Панна Саломея сидела одна у себя в комнате в глубокой задумчивости. Возле нее на столе горел фонарь, освещая ее лицо и фигуру. Офицеры, собравшиеся в гостиной, смотрели на панну Мию и не могли оторвать от нее глаз. Один из них – худой, костлявый блондин с длинными усами, – лежа на ковре, толкнул ногой соседа и прошептал со вздохом:
– Ну и девка!
– Красавица! – подтвердил тот.
– Раскрасавица, – отозвался третий.
Вскоре опять послышался шепот.
– Ай да девушка!
Майор, кряхтевший на самом широком диване, пробурчал, обращаясь к восторгавшимся:
– Ну, господа, полно вам шептаться! Спать надо, а не шептаться.
– Тут уснуть трудно.
– Закройте глаза и уснете.
– И глаза закрыть трудно…
– Полно, полно, все это ни к чему.
– Да мы ведь только так, платонически вздыхаем.
– А платонически вздыхать можно потихоньку, и каждый на своем месте… Мне бы хоть четверть часика подремать.
Драгун по фамилии Весницын, кавалерийский офицер, стройный как тополь, вошел со двора и отрапортовал, что он приказал тщательно обыскать сарай, где есть отсек, полный сена, и что туда введены все лошади его отряда. Доложил, кроме того, что солдаты его полуэскадрона улеглись вповалку спать на сене, что вокруг расставлены караулы и все в порядке. Майор поблагодарил кавалериста за точное исполнение приказаний и за рапорт и повернулся набок, собираясь уснуть. Панна Саломея слышала рапорт и взвешивала в уме его смысл и важность. От волнения у нее замерло сердце. В темном углу зала присел на свободный стул высокий драгунский офицер Весницын. Он смотрел на девушку, стоявшую в глубине освещенной комнаты, испытывая и счастье и муку. О том мгновении, когда ему можно будет созерцать это существо, он мечтал в осенние ненастные дни, во время зимних походов, пробираясь глухими лесными тропами. Это лицо, весь этот облик жил в его душе, как колдовское видение, как обманчивая мечта, как безумное желание и дрожь исступления, как упоенье… страсть… тоска… Только один раз видел он эту красавицу, проезжая здесь в первые дни восстания. Она пленила его с первого взгляда и навсегда. Когда ему представлялся ее образ, в нем начинала звучать неведомая, необыкновенная музыка. Он грустил по ней день и ночь. Ох, как страстно жаждал он, чтобы военным приказом бросило его опять в эти края, в этот дом. Только бы увидеть ее, взглянуть… Только бы взглянуть… И вот судьба подарила ему этот миг. Счастье не только позволило ему прийти сюда, но даже дверь распахнуло. Вот она стоит там, всеми покинутая, одинокая. Бешеная буря клокотала в груди кавалериста, когда он, опершись на руку, смотрел на Саломею.
