Расклюёт нас вороньё - Стефан Жеромский

Ни один из шустрых солнечных лучей так и не сумел пробиться сквозь тучи, гонимые порывами ветра. Тайком расстилался скупой свет утра, лишь подчёркивая плоскость ландшафта, его простор и абсолютную пустоту. Поливал дождь — мелкий, как крупа. Ветер подхватывал на лету капли, сносил их наискось и швырял оземь.

Угрюмая осень уже дышала холодом, истребляя всё живое в травах и сорняках. Почерневшие ивы, лишившиеся листвы, тоскливо шумели, пригибая ветви до самой земли. Картофельные поля, жнивья и — в особенности — недавно вспаханные и засеянные пашни раскисли, и превратились в топкие болота. Бурые облака, потрёпанные и взлохмаченные, мчались совсем низко над полями — омертвелыми и выпоротыми дождями.

Как раз в это время, на заре, Анджей Борыцкий (более известный под вымышленным именем Шимон Винрых) выезжал из-за райгорских пригорков, направляясь к Насельску[1], к широким равнинам. Выбравшись из зарослей, он держал свой путь, ориентируясь по следу пешей полевой тропы, а когда она исчезла из виду под толщей луж — двигался по прямой, поперёк гряд.

Уже две ночи как он не спал, а когда наступил третий день, он всё по-прежнему шёл, не отходя от своей телеги. От жидкой грязи ботинки его стоптались до того искусно, что их союзки[2] с подошвами брели отдельно от босых стоп. Анджей сильно вымок и до костей промёрз. Кто бы ныне признал в этом оборванце бывшего председателя самой развесёлой под луной конфратерии[3], так называемых «шрубстаков»[4] — того самого Ендрка, короля и падишаха[5] сирен варшавских?[6] У него здорово отросли волосы и напоминали теперь «орлиные перья», а ногтевые пластины больше походили на «звериные когти»; он расхаживал в потной сермяге, жадно жрал шкварки с чёрным хлебом из непросеянной муки и запросто лакал горилку, будто бы это какая-нибудь содовая со смородиновым соком.

Кони его были голодными и до такой степени загнанными, что то и дело останавливались. Ничего удивительного: колёса вязли в трясине по самые оси, а на мажаре[7], под охапкой ольхового хвороста, сена и соломы одних карабинов[8] лежало шестьдесят штук и десятка полтора палашей[9], не считая прочего вооружения, помельче. Сами же лошадёнки вовсе были не плохи: рослые, куцыхвостые, пусть и малость исхудалые, зато отличной тягловой породы. Да такие, что запросто могли пройти хоть десять миль за сутки, дай им только хорошенечко передохнуть пару раз да попастись. Принадлежали те кони одному панычу