– Отпирай, шут гороховый!
Старик не шевельнулся. Стоял на месте. Потом, опасливо протягивая ключ, сказал:
– Я не стану отпирать эту дверь и ни за что не войду туда.
– Ах ты! Как ты смеешь? Открой сейчас же!
– Не открою. Сами открывайте!
– Отчего же, милейший, ты не хочешь отпереть эту дверь? – слащавым голосом спросил майор.
– А потому, что не мое дело ходить туда.
– Почему?
– Это баринова комната…
– Какого барина?
– Покойного барина, царство ему небесное. Коли хотите – идите, а я нипочем не пойду.
– Почему?
– Потому что покойник не любит, чтобы к нему лазили, покой его нарушали, – буркнул повар.
– Что ты брешешь, старый черт?
– Истинную правду говорю.
– В чем дело? Почему он не хочет войти в ту комнату? – спросил майор у панны Брыницкой.
– Он правду говорит, – неохотно пробормотала она.
– Как так?
– В этих покоях обитает дух умершего брата пана Рудецкого – Доминика.
Офицеры захихикали. Майор спросил:
– Может быть, вы даже видели его?
– Видеть не видела, но слышала, как он хозяйничает там у себя, ходит, гремит, швыряет бочки…
Офицеры, думая, что это какая-то уловка, переглянулись. Один из них подтолкнул Щепана Подкурка и приказал идти вперед с фонарем. Но повар вырвался и, попятившись, сказал:
– Идите сами туда, вельможные паны…
– Молчать… и – ступай вперед.
– Вы пришли и уйдете, а я с ним останусь!.
– С кем, болван?!
– С паном Домиником.
– Так ты его знал?
– Как же мне его не знать, ведь это мой барин.
– Да он же умер!
– Не такой я дурак, чтобы делать ему наперекор…
Ключ в замке повернули и открыли дверь в большой зал. Дверь поддалась с трудом, со скрипом и скрежетом, к ее нижнему краю присох лак с пола. Из зала повеяло затхлостью и холодом нежилого помещения. Когда осветили фонарями этот большой зал, офицеры увидели стоящие рядами огромные, стянутые железными обручами кадки, чаны, груды бочарной клепки, бочки и бочонки. Все они были покрыты паутиной, на которой толстым слоем лежала пыль. Натертый воском пол блестел. Поблескивали золоченые лепные карнизы, на потолке едва виднелась поблекшая живопись. На одной из стен висел портрет мужчины со строгими чертами красивого лица и язвительной усмешкой. Кроме этой картины, в зале не осталось ничего прежнего – ни мебели, ни утвари. Большие чаны, расставленные правильными рядами, производили странное и жуткое впечатление. Офицеры подошли к чанам, светили фонарями, заглядывали в глубь каждого, не скрывается ли там повстанец. Но после самого тщательного осмотра офицеры убедились, что все чаны пусты. Тогда они открыли еще одну дверь, ведущую в комнату, где жил и покончил с собой Доминик Рудецкий. Там незваных гостей ожидало зрелище еще более неприятное. Это была длинная пустая комната с опущенными шторами. Несколько плетеных стульев стояли в беспорядке, на полу валялись обрывки каких-то бумаг. Щепан, которого силком привели сюда и вытолкнули вперед светить фонарем, дрожал, как осиновый лист, крестился и озирался по сторонам. Тщательно обследовав пол, стены, окна, двери, и убедясь, что здесь нет ни другого выхода, ни потайной двери, офицеры повернули обратно. Эти комнаты произвели на них тягостное впечатление. У всех по спине забегали мурашки. Не то чтобы их что-то испугало, но ими овладело щемящее душу беспокойство. Казалось, что и в самом деле в этих двух комнатах, наглухо закрытых в течение многих лет, кто-то незримый встречает нагрянувших сюда гостей и с высокомерным издевательством принимает их у себя. Офицеры стали покидать большой зал не спеша, чтобы не выдать страха. Фонарь унесли, дверь снова заперли на ключ. И тогда все почувствовали, что «та половина» – на самом деле какое-то проклятое место и жить там нельзя.
