На улице было около минус тридцати, довольно обычная в здешних краях декабрьская температура. На малышке, как раз по сезону, демисезонное пальтецо с капюшоном, беретик фик-фок. С пальцами, прихваченными сквозь замшу голландских сапожек влюбленными клыками сибирской зимы, снегурка затащила в прихожую каменные глыбы вещей и гостинцев.
* * *
Вечером она уже лежала в жару в комнате двоюродного брата Петьки, перешедшего ради такого случая в комнату матери. Горел торшер. Шторы на окне были задернуты. Громко тикал будильник. Потолок комнаты пересекали полосы света от транспорта, текущего рекой по автомагистрали. Заходила тетка, поила больную чаем с малиной.
Заходил Валерий Степаныч, теткин муж, рыхлый блондин, выглядевший как большой начальник.
Заходил Петька, пахнущий табаком и пивом малышкин ровесник, стоял некоторое время, бессмысленно созерцая разметавшуюся по кровати, и на цыпочках выходил.
Теткина квартира в самом центре старинного, по сибирским меркам, города, словно выплыла из незабываемых шестидесятых. Характерного стиля мебель, светильники, телик, радиоприемник-проигрыватель на тонких ножках — все было из той эпохи. И книги, теснившиеся на полках трех книжных шкафов. Тома заключали повести о людях, обросших бородами, но чистых, светлых, добрых, которые строили заводы, забрасывали в море сети и давали лучшей в мире Родине стопроцентное выполнение плана, мимоходом получая радиограммы от любимых, верно ждущих в суете больших городов.
Флаконы с остатками выдохшихся духов валялись в тумбах туалетного столика. Там же, среди измятых салфеток, фотографий актеров и толстого обритого наголо генерала, встречаемого в аэропорту О. вооруженной бумажными флажками толпой, таились баночки из-под пудры.
В нижнем отделении одного из книжных шкафов стопкой лежали пухлые, в плюшевых переплетах, фотоальбомы. И вот — тетя Клава с торчащими в стороны косичками, ситцевом платье без рукавов, валенках, на фоне украшенной бумажными фонариками елки; тетя Клава в школьной форме, с портфелем; тетя Клава в составе институтской группы возле обсаженного березками института; в резиновых сапогах на “картошке”; с рюкзаком за плечами перед палаткой; и, наконец, в наброшенном на плечи пиджаке у костра, а рядом с нею, в клетчатой ковбойке, с гитарой, белозубый, бесшабашный и худой Валерий Степаныч; далее тетя Клава в просвеченном солнцем платье стоит на скале, “Крым-57” — надпись внизу фотографии, и видно животик; вот и пухлый пупс на скомканных простынях — Петька; затем он же в ряду пионеров, выстроившихся перед деревянной верандой; Валерий Степаныч, тетя Клава, Петька по пояс в море, “Сочи-66” — надпись вверху фото; Валерий Степаныч с коллегами по работе: темный костюм, белая рубашка, галстук узкий, волосы зачесаны наверх; тетя Клава с коллегами по работе: темный жакет, прямая юбка, босоножки, надетые на чулки, за спиной — чертежная доска; и опять море, солнце, горы, Валерий Степаныч, тетя Клава, Петька; Валерий Степаныч, веселый, высунул голову из окна вагона с табличкой на боку “Москва—Пекин”; тетя Клава, с заплаканными глазами, у гроба, в котором с лукавым видом возлежит покойник; снова Валерий Степаныч с коллегами, на стене плакатик с надписью крупными буквами “ПОЗДРАВЛЯЕМ!!!” и дальше, мелко, неразборчиво, в руке у В.С. бокал, лицо, хотя и веселое, но веселость имеет в себе нечто принужденное, костюм дорогой, двубортный, а волосы поредели, и кто это крайняя во втором ряду, миловидная, тонкая, оглянувшаяся на В.С.?..
