Царица амазонок, свернувшись, лежала на боку в небольшом углублении в песке. Даже киммериец поморщился, увидев, как обгорела Акила. Ее загорелая кожа сейчас была красная, как кирпич. По крайней мере, женщина дышала. Конан бросился к ней, сел рядом, осторожно перекатил на спину.
— Оставь меня, — едва слышно прохрипела Акила. Она поглядела вверх, но, казалось, не увидела Конана. — Не хочу, чтобы мужчины видели меня такой. Уходи. Нет, вначале забросай меня песком и дай умереть. Не хочу, чтобы меня видели такой даже мертвой.
Конан грустно улыбнулся. У нее еще хватает духа сопротивляться ему.
— Ты слишком быстро сдаешься, женщина. Выживем.
— Киммериец? Нет, я не выживу, да и не хочу. Я ослепла. Если бы у меня были силы, я бы положила всему этому конец моим кинжалом.
Конан помахал перед ее лицом рукой и не увидел никакой реакции.
— Когда ты потеряла зрение?
— Как раз перед тем, как упасть в последний раз. Может быть, час назад. С полудня я видела все хуже и хуже. Солнце в этих краях ослепило меня. Это не моя земля, и она не хочет, чтобы я была здесь. Солнце — единственный господин в этом богами забытом месте.
— Час назад? Тогда радуйся, это ненадолго. Это временная слепота. Разве с тобой такого не случалось на ярком снегу?
— Случалось, но тогда не было так больно.
— Все равно это то же самое. К утру ты снова будешь видеть, а сейчас мы сделаем тебе маску для глаз, такую же как у меня.
— Правда? — прохрипела она, и в голосе появилась нота надежды.
— Я тебе обещаю. Солнце почти село. Когда совсем стемнеет, пойдем дальше. Сейчас отдыхай.
— Я должна найти своих женщин и Джебу, — проговорила Акила. — Я их царица, и я не могу оставить их в этом аду.
— Держись этой мысли, — похвалил ее Конан. — Ты не похожа на обычных женщин и не должна умирать, как они.
Она ничего не сказала, а просто повалилась без сознания ему на руки. Наконец солнце зашло за горизонт, дав отдохнуть от своих ужасных лучей. При быстро гаснущем свете Конан осмотрел Акилу. Насколько он видел, у женщины отсутствовали какие-либо раны, кроме ожогов от солнца. Ноги не стерты, подошвы ее были грубые, как кожа, которой обтягивают щит. Это уже хорошо.
Он дал ей поспать часа три, а сам тем временем восстанавливал собственные силы. Затем он растолкал Акилу. Женщина вздрогнула и схватилась за оружие. Она широко раскрыла глаза и оглянулась. Затем плечи ее опустились.
— Я все еще здесь, — уныло сказала она. — И я все еще слепа.
— К утру будешь видеть, — заверил Конан ее еще раз, поднимаясь на ноги. Он взял Акилу за руки. — Вставай. Надо идти.
