После обеда стал постреливать – все чаще и чаще.
Павел ожидал, что после отбоя он закутает голову в какую-то тряпку, отогреет челюсть, боль пройдет.
Но куда там. Боль сверлила челюсть, и куда-то ниже: через сердце – к заднице. Заснуть не получалось, мысли путались, обращаясь в крошево, в бред.
От муки Пашка начал тихонько стонать. Что не помешало этими стонами разбудить всех окружающих.
– Будь так любезен, – попросил галантерейщик. – Заткнись… Дай людям поспать…
Оспин с пониманием кивал, но через минуту не смог сдержаться и снова вскрикнул.
Боль становилась огромной, она заполняла уже все тело.
– Помираю, ребята, помираю! – бормотал парень.
– Зубодера надо… Может фершала крикнуть?
Как раз ветер подул со стороны казачьего лагеря. Уж не узнать фельдшер или еще кто-то дурным голосом пел песню.
– Пьяный он наверняка. Кто ж на нашей земле при спирте будет трезвым?..
Арестанты закивали: и действительно, кто?
– Может придушить пацана, чтоб не маялся? Да и нам спать пора.
Пашка снова заныл: от боли и безысходности.
Ульды вытер руки о рубашку, понюхал их, кивнул. Дернул цепь, и со своим напарником подошел к Павлу. Присел, занес руки над лицом.
Стон сорвался в визг.
– Да не шуми так… Рот открывай.
Павел подчинился. Три толстых пальца влезли в рот. От них несло рыбой.
– Укусишь – и правда придушу, – запоздало предупредил Ульды. – Какой зуб?
Тот был указан языком. Пальцы сжали зуб, потянули. Будто ледяная молния пронзила голову парня. Казалось, через дырку в зубе извлекают не нерв, а весь мозг. И вдруг все кончилось, что-то оборвалось во рту, его тут же заполнила соленая кровь.
В руках у Вани был вырванный зуб. Он им полюбовался мгновение, дал увидеть остальным. И отшвырнул в сторону.
– Здорово ты его… – похвалил кто-то из темноты.
– Да ладно… Я боялся зуб раздавить.
Лагерь засыпал…
Уходя далее, на восток, в тайгу, дирижабль пересек Енисей и пролетел над местной каторжной столицей – Туруханском.
Один из «политических» легонько толкнул под руку сидящего рядом другого ссыльного, указал на небо.
– Глядите, Петр Мамонович, дирижабль. К чему бы это?..
В ответ на легонький, в общем-то, толчок, Петр Высоковский зашелся в жестоком кашле, отхаркивая порою куски легких. Ссыльный болел чахоткой, и одной ногой твердо уже стоял в могиле, о чем знал прекрасно.
Когда Высоковский прокашлялся, заключил:
– Ой, не к добру это. Не к добру.
Его собеседник кивнул: в этих краях уже десятки лет ничего не менялось. Уж к лучшему – так точно.
