– Месяц али полтора. Может – два.
– Не пойдет. Через два месяца он мне нужен будет.
Грабе осекся, понимая, что сказал нечто лишние.
– Да я… Я… – зачастил Рундуков. – Да на мне как на собаке зарастет! Через месяц, нет, через две недели.
Грабе снова задумался. Спросил затем:
– По какой статье сюда попал? За что?..
– Экспроприация… – пробормотал Рундуков.
Грабе посмотрел на есаула. Тот кивнул:
– Экспроприация. Купца зашиб и все его семейство. Ребетенка пришиб трехгодовалого. Девочку что ли утюгом промеж косичек.
Пашке стал вдруг противен Рундуков. Анархист отделился от коммуниста настолько, насколько позволяла кандальная цепь.
Грабе задумался. Но времени у него это заняло немного:
– Отправить его вниз по течению. Займетесь этим Вы, – сообщил Грабе есаулу.
Тот кратко кивнул, будто бы невзначай коснулся кобуры.
Мгновенно стало все ясно.
Грабе сурово осмотрел арестантов, но это было излишним. Бунта не последовало. В глазах кандальных Рундуков был неудачником. А заступаться за неудачника – это все равно, что беду накликивать. Не пугало кандальную братию и то, что, вероятно, через два месяца цена всех их жизней будет меньше, чем полушка. Говорится же: умри ты сегодня, но я – завтра. За два месяца могло произойти слишком многое.
Не скандалил и сам большевик. Он был уже раз приговорен к смерти, и казалось ему, что и в этот раз как-то удастся увильнуть. Ну не погибать же в самом начале большевицкой карьеры?..
– А что делать с этим? – и есаул показал на Павла.
На секунду в животе анархиста скрутилась холодная пружина.
– С этим?.. Да пусть пока поживет. Выньте его друга из кандалов, а этого назад…
***
Под вековым деревом, обхватом, верно в полсажени, их рассоединили. Заклепки на оковах Станислава стали греть и рубить зубилом. Большевик при этом испытывал боль. Пашка в это время глазел вверх, пытаясь понять, что же за дерево раскинуло над ними свои ветви. Сперва он не поверил в свое наблюдение: это была осина. Дерево трепетное, никогда не выраставшее на Украине высоко, здесь, под покровом иных деревьев, скрытое от ветра, здесь выросло до размеров просто неприличных.
От созерцания Павла отвлек лязг цепи, спавшей с ног Станислава. Будто бы пришло время прощаться.
И Павел спросил:
– Революция революцией, но ребенка зачем было убивать?..
– А за компанию! – обозлился Рундуков. – Все равно из нее бы вырос мироед и эксплуататор! Вы проявляете поразительную политическую близорукость, товарищ Оспин! Мы не должны забывать о классовой борьбе!
