Письмо самому себе | страница 22



Это – первый эон. А в хвосте – еще шестеро.
Был мир как мечта брандмейстера.
Всё пошло хорошо: наслоялись грузно периоды;
Поглядишь: тилозавра выудит
Из морей какой-нибудь бронтозавр.
А не то – с гиппогрифом выедет
Неподкованный ражий кентавр.
Но потом появился некий,
Имеющий узкий лоб.
Расплодился в щелях, как клоп, –
Съедобный, – от смерти отнекивался
И портил хороший космос:
Сначала в горилловых космах,
Потом – без штанов, но в тогах,
Потом – в штанах, но без тог.
Таща себе на подмогу
Всё, что зацапать мог.
И вот, без особого плана,
Уверяя, что сам с усам,
Трефовою мастью аэропланов
Козыряет по небесам.
Но, с мудростью агнца и кротостью змия,
Не видит, что всё это – зря,
Тонкой и пламенной стихии,
Из которой создан, не зря.
– Оттого, что текут эоны,
Для нас неслышно звеня,
И, как было во время оно,
Притекут пред Лице Огня.
* * *

Марине Красенской
Вечерами, ночами, в затишьи,
И в молчаньи, – когда я один.
Утомленной душою я слышу
Отдаленный призыв из глубин.
Это тот, кто не ведает смерти.
Отряхает рожденья покров
И в душе потревоженной чертит
Отраженья несознанных слов.
И в предчувствии вечной свободы
От земной и бескрылой души
Слышу: бурные, мощные воды
Из глубин набегают в тиши.
* * *
Далеко, в глубине – «погибаю…»
Нагибаюсь я слышу – во мне.
Но завесами – мгла голубая,
И не видно мне – кто в глубине.
«Срок приходит, и времени мало…
Торопись: надвигается ночь…»
Но не знаю я – кто там в провалах,
И не в силах я, слабый, помочь.
Только чувствую: близкий и нужный.
Только знаю, что скоро замрет.
И опять из туманов жемчужных
Обреченный на гибель зовет.
– Кто ты, голос настойчивый? Где ты?
– Кто ты, житель моей темноты?
Только эхо. Ни звука ответа.
Только эхо, придушенно: «Ты».
К ПОРТРЕТУ БЛОКА

Но зловещий восходит угар
К небесам. К высоте. К чистоте.
А. Блок
Серафиму дано было бремя:
Искуситься в земном житии,
Позабыть на короткое время
Белоперые крылья свои.
Но телесные путы опасны:
Душной кровью туманится дух,
И над плотью, желанной и страстной,
Снег колеблет свой синий воздух.
Он такой же – взгляни – на портрете:
Светел лоб и греховны уста.
Мы читаем: боренье в поэте,
Плоть-угар и душа-чистота.
А стихи, – позабытые крылья, –
Не умеют набрать высоты.
И ты видишь: напрасны усилья
Воспарить от земной маяты.
ЧАЙКОВСКИЙ
1
Белая царевна в саркофаге,
Черная и спящая душа.
Добрые и солнечные маги
К ним пока на помощь не спешат.
В бархатных распластанных воскрыльях,
Траурная бабочка души,
Вздрагивай в томительных усильях,
Но проснуться лучше не спеши:
Падают сиреневые хлопья