Променад уже кончился, когда мы вошли в ворота Тюильри, но в садах еще было полно народу. Госпожа де Сенанж, которая привела меня сюда специально, чтобы показаться вместе со мной, была весьма довольна и держала себя так, чтобы ни у кого не осталось сомнений в ее новой победе. Я не умел дать ей отпор. Я был совсем не рад, что понравился ей, и не знал ни как принимать ее планы относительно меня, ни как от них уклониться. Я был глубоко огорчен тем, чему был свидетелем у госпожи де Тевиль, и уныние мое не могли бы рассеять даже самые приятные ощущения, а общество обеих моих дам только усиливало снедавшую меня тоску.
Особенно неприятной показалась мне госпожа де Монжен. У нее было одно из тех лиц, которые не отличаются ни одной запоминающейся чертой и вместе с тем производят отталкивающее впечатление, усугублявшееся непомерным стремлением нравиться. При излишней полноте и довольно несуразном сложении, она воображала, что может порхать, и, претендуя на светскую непринужденность, впадала в бесстыдно вульгарный тон, переносить который мог лишь тот, кто думает и чувствует так же, как она. Госпожа де Монжен была молода, но казалась такой пожившей и увядшей, что жалко было смотреть. Тем не менее, невзирая на все это, она имела успех у мужчин; ее порочность служила ей украшением. В то время в моде были женщины, умевшие перещеголять всех экстравагантностью и беспутством.
Я не находил в ней ничего привлекательного; глупое самодовольство, застывшее в ее глазах, и неестественная манера держаться отталкивали меня. Я не был не прав в своей оценке госпожи де Монжен, но, вероятно, не почувствовал бы к ней сразу такой резкой антипатии, если бы не ее надменная мина. Будучи свидетельницей настойчивых комплиментов, расточаемых госпожой де Сенанж по моему адресу, она всем своим видом показывала, что ни в грош меня не ставит. Это задело меня, и я, в свою очередь, вооружился холодной неприязнью; чем больше я присматривался к ней враждебным оком, тем неприятней она мне казалась. Я не знал еще, что она отнюдь не питала вражды к тем, кто полагал, будто не показался ей обольстительным с первой минуты, и что она часто надевала маску равнодушия, чтобы вызвать желание побороть его. Как я слышал впоследствии от нее самой, она находила, что излишняя готовность, так же как чрезмерная, не допускающая уступок добродетель, одинаково опасны для женщины. Очевидно, следуя этому мудрому правилу, она только спустя час-полтора после нашего знакомства стала проявлять ко мне благосклонность.
