Увидя меня, она радостно воскликнула:
– Это вы? Ваша точность очаровательна. Я боялась, что вас что-нибудь задержит. Я почти не надеялась, что вы приедете. И тем не менее я вас ждала.
– Я в отчаянии, сударыня, – сказал я, – что явился так поздно, но неотложные дела задержали меня дольше, чем я хотел бы.
– Дела? У вас? – перебила она. – В ваши годы у мужчин не бывает никаких дел, кроме сердечных. Надо полагать, именно такое дело и задержало вас?
– Право же, нет, сударыня, – ответил я. – Никто не покушается на мое сердце.
– Странно, – сказала она, – у меня создалось совсем другое впечатление. Вы бы поверили, что им пренебрегают, сударыня? – обратилась она к гостье, которую я только сейчас заметил. – Не удивляет ли и вас, как меня, подобное заявление?
Та только кивнула головой.
– Но вы неискренни, – продолжала госпожа де Сенанж, – или вам не говорят всего, что о вас думают.
– Помилуйте, сударыня, – возразил я, – что же такого лестного можно обо мне думать?
– Я, конечно, не очень люблю людей, которые держатся слишком высокого мнения о себе. Но все же, справедливости ради, надо знать себе цену. Когда обладаешь вашей внешностью, смешно не отдавать себе в этом отчета, а вы очень красивый мужчина. Не правда ли, сударыня? Ведь такое лицо не часто увидишь. Мы каждодневно восхищаемся людьми, которым далеко до него! Я знаю, что очень часто женщины с непонятным упорством создают успех какому-нибудь ничтожеству, которое и взгляда не стоит. Право, наше время – это царство атомов. При таком красивом лице он еще и сложен прекрасно. Это говорю я, значит, так оно и есть, – добавила она убежденно, – он безукоризненно красив.
Пока произносился этот неприличный панегирик, глаза госпожи де Сенанж, столь же нескромные, как ее речи, говорили, что она вся переполнена восторгами, которые высказывала. Она смотрела на меня не то что с нежностью – это не то слово – да и кто посмел бы назвать чувство, которое читалось в ее глазах? Досадуя на хвалебные речи, а еще больше на особу, их произносившую, я сказал:
– Вот, сударыня, песенка, которую вы хотели получить.
– Ах, да, я вам очень благодарна, она очаровательна. – Потом она добавила, отведя меня в сторону: – А знаете, если бы не присутствие госпожи де Монжен, я бы вас серьезно разбранила: зачем вы пришли так поздно? Чем больше удовольствие видеть вас, тем сильнее сожаление, что я не видела вас дольше. В наказание вы поедете с нами в Тюильри.
Такая прогулка мне совсем не улыбалась, и я всячески отговаривался, но госпожа де Сенанж была так настойчива, что мне пришлось уступить. Я предложил ей руку, и, опираясь на нее фамильярно и любезно, дама дарила мне улыбки и все прочие знаки расположения, какие только допускало время и место. Я был скорее унижен, чем польщен ее милостями, и чувствовал, что отвращение мое к ней все растет. Хотя я был сердит на госпожу де Люрсе, но все же понимал, какая огромная разница между этими двумя женщинами. Если госпожа де Люрсе не обладала всеми женскими добродетелями, она не была и полностью лишена их. Свои слабости она скрывала под внешней благопристойностью; ее мысли были полны благородства и изящества. Что до госпожи де Сенанж, то пороки этой дамы, ничем не прикрытые, выставлялись напоказ. Она была по природе своей достойна презрения и словно торопилась рассеять все иллюзии относительно своей особы. Ее представления обо всем были примитивны, ее речи отвращали своей грубостью. Она совсем не умела скрывать свои намерения. Неприятно было думать, как она ведет себя в иных щекотливых обстоятельствах, в каких женщины умеют держаться в пределах приличий и кажутся лишь ветреницами. Иногда ей приходило в голову надеть на себя маску добродетели, что делало ее смешной до нелепости. Она так неумело играла респектабельную даму, что в эти минуты ее беспутство выступало наружу особенно явно. Хмурый вид, с каким я принимал ее заигрывания, не встревожил ее: она объясняла себе мое уныние тем, что я не совсем уверен в ее расположении, и считала необходимым всеми способами убеждать меня в обратном. Она так усердно подбадривала меня, что я понял, насколько она преувеличивает мои страхи. Я вошел в Тюильри, осыпанный ее милостями и крайне недовольный собой.
