Периферией своего слабеющего сознания Ольга видела, как усатый капитан — редкий гость в этом здании — поднимается наверх, на второй этаж. Она попыталась мысленно крикнуть девушке (кажется, ее звали… Дина? или Диана? Слишком далеко, чтобы сказать точно, но что-то похожее) в соседней комнате, чтобы та бежала сейчас, пока еще есть время. Но та оставалась на месте, только страх ее стал еще сильнее, а сердце учащенно забилось, почти также часто, как и Ольгино.
«Милая моя, усач тебя скоро найдет и пристрелит, если ты не побежишь прямо сейчас. Неужели ты не чувствуешь его ненависть, его ярость? Он уже знает, что во всем виновата ты, и даже я не смогу помешать ему, когда капитан решит спуститься за тобой… просто у него еще есть какие-то дела».
Заинтересовавшись посетившей ее догадкой, Ольга напрягла свое второе зрение, открывшееся в тот самый день, когда ее глаза начали желтеть, а зрачки исчезать, тонуть в этой желтизне. Там, наверху, их было двое — усатый капитан и зараженный ее укусом старик… Они ругались из-за какого-то предмета, некой вещи, которая была важна для них и для любого больного. Но ей трудно было понять, что это за вещь, и почему она так важна.
Что-то произошло. Выстрелы, боль… Смутное и неприятное ощущение торжества, которое испытывал капитан. И одновременно — рывок «сестры» к выходу. Все слишком быстро, слишком непредсказуемо…
Сейчас что-то произойдет, поняла Ольга. И сжала кулаки, до крови пропарывая опасно заострившимися ногтями пока еще остающиеся мягкими подушечки ладоней.
Военнослужащий Петров в суматохе успел отползти к зданию Лепрозория и, как мог, спрятался там, из-за угла со страхом наблюдая за происходящими событиями одним глазом. Второй почти ничего не мог видеть, расплывшаяся в пол-лица опухоль превратила его в узкую щелочку. Вся голова нещадно ныла от полученных побоев, сломанный нос совершенно не мог дышать, отчаянно болели перебитые пальцы на левой руке, которую он бессознательно прижимал к животу.
Но любая боль была ничем по сравнению с ужасом, творившимся вокруг.
Сначала солдаты, крича благим матом, расстреливали зараженных. Потом появилось еще несколько этих страшных созданий в белых балахонах на уродливых, но физически мощных телах. Они тоже кричали, только их голоса напоминали рев диких животных, да и поведение тоже. Как обезьяны, они прыгали вокруг автоматчиков, и даже если кого-то из нападавших задевали пули, они продолжали бросаться вперед, норовя укусить или разорвать, или выхватить оружие из рук отстреливающихся. Их упорство и ярость заставили Петрова обмочиться в очередной раз, но гораздо сильнее, чем в комнате капитана. И на этот раз он даже сам не заметил, как под ним растеклась теплая лужа.
