— И только поэтому?..
— Можешь не уважать меня. Я сама себя за это не уважаю. Столько лет притворялась… Отвратительно вспоминать!
— Только поэтому?.. — по инерции вопрошал он.
— Нет, не только… Стыдно, но все же сознаюсь. Еще для того, чтобы стать аспиранткой. А потом сразу перейти в твою престижнейшую больницу. При тебе мне было удобно.
— Значит, ты карьеристка? А всегда осуждала…
— В той или иной степени все карьеристы. И это можно понять.
Она провозглашала то, что на самом деле с непримиримостью отвергала. И не щадила себя.
— Для чего я тогда жил?
— Не во мне же одной была твоя жизнь?
— В тебе одной.
— Тогда виновата… Но я не желала зависеть от всех этих прилипал, приставал. Ты меня от них оградил. За это благодарю. От них защищал… Но, увы, не от всех. И это меня тяготит. Прощения не прошу, но хочу исповедаться. И не перед тобой, а перед самою собой. Неужели ты верил, что я могла отвязаться от всех, кто ко мне лез, кто меня преследовал… падал передо мной на колени? Неужто ты в это верил?
Маша лгала оголтело, самозабвенно.
— Ты мне изменяла?
— Верна не была.
Он стал оседать, но не в кресло, как было тогда, перед его первой смертью, а прямо на ковер, на пол. Это было смешно и страшно.
Но ей не было его жаль — она испытывала неведомое ей дотоле садистское упоение.
— Поклянись, — полушепотом произнес он.
— Клянутся в верности. А в неверности — сознаются…
— С кем? Назови имя.
Детали способствуют достоверности.
— Помнишь, ты до срока вернулся из заграничной командировки. А меня трое суток не было. Я, как объяснили тебе, ухаживала за тетей в дальнем поселке, где нет телефона. Так вот, тети у меня нет. — Маша сказала правду: тети у нее не было, потому что она умерла. Те давние заботы племянницы не помогли. — Тебе нужны имена?
— Не имя, а имена?
— Назову… — И, будто пораздумав, она отступила: — Нет, не скажу: ты станешь сводить с ними счеты.
— Они тебе до сих пор дороги? — Он полушептал все медленней, все труднее. — И ты кого-то из них…
— Нет, любила и люблю только мужа. Ни их, ни тебя. А его одного!
— Этого своего Алексея Борисовича?
— Да, своего.
— Я убью вас обоих.
— Его не за что. Хотя ты уже попытался… А меня убивай. Я, может, и заслужила.
В действительности же Маша добивала его.
— На себя ты согласна? Тогда я уничтожу… убью его. Чтобы ты страдала так, как мучаюсь я.
— Ну, его, будь уверен, я заслоню собой. Так что твоя расправа все равно ожидает меня. Но сначала позволь позвонить по телефону.
