Не родись красивой… - Анатолий Георгиевич Алексин

Не родись красивой,

а родись счастливой…

Народная мудрость

Машина мама в красавицах себя не числила — и потому сообщила маленькой дочке:

— Ты похожа на бабушку.

— Я похожа на бабушку?!

Маша обиделась и заплакала: бабушка ассоциировалась со старостью.

Тогда мама принялась объяснять, что ее мама, то есть Машина бабушка, когда-то была молодой и слыла признанной львицей.

— Я похожа на львицу?! — Девочка, которую уже успели сводить в зоопарк, испугалась.

— Что ты, глупенькая! Гордись: из-за нее даже стрелялись…

Маша забилась в угол.

— Стрелялись — это еще не значит, что застрелились, — успокоила мама.

Бабушки уже давно не было, а портрет ее висел на самом заметном месте, поскольку она по традиции считалась лицом семейства Беспаловых.

Постепенно, взрослея, Маша стала посматривать на портрет с явной приязнью, а потом — все благодарней и благодарней. Благодарней и благодарней… Пока события не изменили тот взгляд: он сделался придирчивым, подозрительным. Выражал недовольство… И наступил час, когда Маша спросила бабушку-львицу:

— К чему мне твое наследство?..

«Меня, психиатра, все нормальные предали… Не предали только ненормальные, психи. Неужели предательство — это и есть нормальность?» — смятенно размышляла она в те дни, когда происходило самое страшное.

Профессор-реаниматолог Алексей Борисович Рускин был отравлен за ужином, на «государственной даче» медицинских светил.

Срочное вскрытие с математической — а даже не медицинской! — точностью доказало: смерть наступила мгновенно. Не по злой воле тромба, запрудившего какой-то сосуд, и не потому, что биение сердца прекратилось столь же загадочно, как началось. Профессор скончался от яда, брошенного в атаку на его организм. Атаку, подобную ядерной: не спасешься!

И тогда в особой машине, которая сокращает расстояние лезвиями фар, вспарывающими ночь, и надрывной сиреной, и лихорадочно вспыхивающими мигалками, на загородную дачу примчали следователя. Его сопровождали, будто конвоировали, трое — до такой степени «штатских», что случайно проходивший мимо дачи офицер взял под козырек.

Вопросы задавал следователь, а трое, угрожающе помалкивая, исчезли. Лица их, не похожие друг на друга, но одинаковые, тоже не высказались.

Такая немота означала, что событие произошло громовое.

Советская власть терпеть не могла незапланированных происшествий. Знаменитого профессора вполне допустимо было отравить по какой-либо государственной надобности. Но по государственной! Тем паче, что за ней, за империей, преступлений значиться не могло.