Ай-Петри (нагорный рассказ) | страница 35



Было ли это причудливое сложение траекторий камней, проносящихся мимо лодки, контуров берегового рельефа, или в самом деле чья-то собака вышла к реке попить, подышать у студеной воды (стоял август и днем жара выбиралась за тридцать) — так или иначе, но наставшую ночь я провел посреди реки. Я умудрился заснуть в лодке, укрепленной клином между двух валунов, вдали от стремнины, на неглубоком, по колено, месте. Шум воды сделал этот сон марлевым, но скоро я воздал должное своей трусости.

Луна появилась и, скользнув, скрылась за гребнями леса. Свет ее, опускаясь, последовательно раскрыл несколько теневых слоев, планов, — из-за чего вся обозримая тайга отдалилась в некое художественное, обузданное пространство. Это усилило боль.

Расправив спальник, расстегнув спасжилет и устроив из клапана рюкзака подушку, я заснул неглубоко, но быстро. Звезды вдруг завертелись между угольных верхушек сосен. Напор воды, резавший скулу байдарки, стал тише и мелодичней. Засыпая, я полетел невысоко над рекой. Чувство скольжения скрашивало заунывность речного пути.

Среди ночи меня пронзил, оглушил вой.

Все мое тело невесомо приподнялось в воздух и, задыхаясь, я пустил ракету.

Молочный свет разливом пронзительно выхватил и опрокинул лес, каменистый берег, уходящий вверх по уступу, надвигающийся справа утес, нос лодки, пенистую струю за острым камнем — и мою руку, судорожно вкладывающую в ствол следующий патрон.

Шагах в десяти, в сжимающемся шаре воздуха, охваченном дрожащим серебром, стоял на камне волк. Жмурясь и поводя головой от опускающегося света, он слепо всматривался поверх реки.

Обманчивая непреодолимость водной преграды, вызывала у него раздражение. Переминаясь, он то заносил лапу, то осаживался на хвост, не решаясь на прыжок.

От вспышки лес поделился на черный гребень и серебристую стену и начал опрокидываться, воздух весь зазыбился и задрожал, резкие тени дрогнули и поползли, закривлялись, пронизанные пляской дужек, прожилок, длинных искр разъярившегося на излете заряда. Волк вдруг вытянулся и свирепо замер, пропадая потихоньку весь, всем серым блеском, от чего еще страшнее стало сквозное свеченье его глаз, перепадавшее то горячим янтарным, то зеленым раскаленным стеклом.

Но вот световой шар замигал, схлопнулся — и обрушившаяся темнота вбросила меня в приступ безумия, с каким я выхватил весло и, высвободившись, оттолкнувшись от швартовых камней, выгреб на стремнину.

С упоением ощущая тугие хлопки волн в корму, чуть не ломая весло, я греб наобум. Брызги, стремительная темь, произвольность потока, одолевшего весло, очертания то близких, то отваливающихся косыми пластами берегов, набегающие в отлет корявые призраки завалов — все это наконец охолонуло меня, — и озабоченная гримаса спасения на лице моей судьбы сменилась сосредоточенностью борьбы с потоком вскипевшей вокруг прорвы.