Ректор приветствовал меня достаточно тепло, и мы предались тому, что англичане называют болтовней.
— Наставник ваш сообщил мне, что вы исследуете законы естествознания, мистер Франкенштейн.
— Такова моя цель, сэр.
— Не приведут ли они вас, часом, к вещам мистическим и трансцендентальным?
— Я вас не понимаю.
— Присутствует ли тут духовный элемент?
— Я изучаю мозг и тело — не душу.
— Это христианский университет, мистер Франкенштейн. Нам никогда не следует забывать о душе.
Человек он был высокий, с лысой головой и густыми бакенбардами. Он предложил мне рюмку амонтильядо, от которой я не отказался.
— Думали ли вы когда-нибудь, сэр, о росте конечностей?
— Виноват?
— Существует некая сила, что формирует их в зародыше. Семя, что содержится внутри их собственного каркаса.
— Какое отношение это имеет к душе?
— Именно этот вопрос я мог бы задать вам, сэр. Действительно, какое отношение это имеет к душе? Обладай мы таковым объектом, он непременно играл бы свою роль в образовании тела. Часто говорят, что глаза — окна души. Профессор Хантер доказал, что глаза формируются в утробе.
— Знание наше, мистер Франкенштейн, конечно.
— О да, но я желаю его расширить. Я желаю пойти дальше во всех смыслах.
— Не понимаю, о чем вы.
— Буду выражаться начистоту, сэр. Я решился покинуть Оксфорд. Благодарю вас за оказанную мне любезность. Могу с долей определенности сказать, что это был наиболее значимый период в моей жизни.
Мы пожали друг другу руки. Должен сказать, избавление от чьего-либо общества никогда прежде не доставляло мне подобного удовольствия. Ректор олицетворял собою весь груз бесплодного учения, который я надеялся отрясти со своих плеч.
На той же неделе я собрал все свои вещи и, дав на чай слезливой Флоренс, нанял карету до Лондона. Отправлялся я в настроении самом приподнятом, убежденный, что мне вот-вот предстоит создать новый мир. Когда мы проезжали через деревню Актон, я, сидя в одиночестве, продекламировал несколько строчек из лорда Байрона:
Их удержать, облечь их в плоть живую,
Чтоб тень была живее нас самих,
Чтоб в слове жить, над смертью торжествуя, —
Таким увидеть я хочу мой стих
[15].
Я полагал, что недалек тот час, когда я в своих поисках источника жизни создам себя заново.
По прибытии на Джермин-стрит я нанял молодого носильщика, чье место находилось на дорожке рядом с церковью, чтобы он отнес мои свертки и прочие вещи в комнаты мои на четвертом этаже. Это был верхний этаж здания, однако тот выполнил работу без обычных жалоб и пустых слов, свойственных английским рабочим. Я выяснил, что зовут его Фредерик, или Фред. Живость и энтузиазм его мне до того полюбились, что я захотел узнать о нем побольше. На вид ему можно было дать никак не более тринадцати или четырнадцати лет.
