Под барабанный бой пехота двинулась вперёд, вошла в реку, следуя вбитым сапёрами в дно реки колышкам, отмечающим брод. С противоположного берега по ним открыли огонь казаки и солдаты рабочих батальонов. Запели трубы и мы двинулись вслед за пехотой.
— Карабины к бою, — скомандовал я. Зашуршали ремни, защёлкали курки, мне не надо было оглядываться, чтобы увидеть, как всадники моего взвода снимают с плеч карабины, спокойными, уверенными движениями взводят курки. При этом кони их продолжали быстрым шагом форсировать реку, будто бы и вовсе без участия всадников. Поют трубы, и я командую: — Товьсь! Целься! Взвод, по моей команде, — а сам одним глазом кошусь на Коренина, готового отдать приказ открыть огонь. И знаю, что ротмистр при этом косит глазом на Михельсона. Наконец, тот взмахивает кулаком, надсадно взвыли трубы — и мы, едва не хором, я, ротмистр и унтера орём: — Огонь!
И снова, будто кто кусок плотной ткани, вроде драпа рвёт. Рядом сухо щёлкают гусарские мушкетоны и казацкие ружья. Над рекой стелется пороховой дым.
Трубы играют «Огонь без залпов».
— Бей по готовности, — командую я. — Остальных не ждать!
Карабинеры, гусары, казаки принялись палить вразнобой. Только офицеры сидели спокойно, среди этого грохота и свиста пуль, сложа руки на передние луки, да те, у кого были подзорные трубы, глядели в них, хотя, что можно было увидеть в этаком дыму, не понимаю. Исключение составляли только казачьи командиры, большая часть которых была вооружена укороченными мушкетами, им-то уставы были не указ. Вот они и палили по тому берегу без продыха.
— Ишь как стараются казачки! — прокричал мне вахмистр Обейко, указывая прикладом своего карабина на казаков. — Это что их в предатели, если что не записали! — Он усмехнулся, вскинул оружие и всадил пулю куда-то в пороховой дым.
Через грохот выстрелов отчётливо стал слышен звон стали и тот ни с чем не сравнимый звук рукопашного боя, более всего напоминающий некий дикий, первобытный вой. Михельсон вскинул палаш, трубы запели «В рукопашную».
— Прячь карабины! — закричали унтера, опережая нас, обер-офицеров.
— Палаши к бою! — командуем уже мы. — К рукопашной товьсь!
И тут диссонансом среди этого железного порядка войны прозвучал голос Михельсона:
— Стой, дура! Куда прёшь! Да остановите его кто-нибудь!
Я разглядел, через пороховой дым, эскадрон Самохина, мчащийся через реку. Его кони уже, спотыкаясь, забирались на противоположный берег.
— Ирашин! — крикнул мне ротмистр Коренин. — Останови его! Скорей!
