И казаки дрогнули. Не ожидали они такой ярости, такого безумного напора от кавалерии разбитого корпуса. Они развернули коней и помчались прочь. Мы не стали их преследовать. Сил не было. Да и подступала уже к нам пугачёвская пехота — заводские с крестьянами и пешие казаки. От поступи их, казалось, дрожала земля.
— Довольно, господа, — вскинул палаш Михельсон. — Полк, отступаем!
И, развернувшись по широкой дуге, мы помчались прочь от поля боя. Поля нашего величайшего поражения за всё время войны с Пугачёвым.
— Как же так, бригадир?! — бушевал Пугачёв. — Что ж это выходит?! Твои солдаты целы, а казаков — с гулькин хрен! Разбили их ко всем чертям!
— А кто виноват? — пожал плечами Кутасов. — Я виноват, что Михельсон сумел разделать ваших, Пётр Фёдорович, казаков и башкир Арсланова. — Салават Юлаев вернулся под Уфу, организовывать террор в окрестностях города, а командование башкирами в армии Пугачёва принял старшина Кинзя Арсланов. — Вы так считаете?
— Белобородов погиб, — прогудел Пугачёв, — Арсланов тяжело ранен. Яицких казаков в армии хрен да ни хрена. — От душевного потрясения «император» потерял всю свою немецкость, в нём теперь был отлично виден не фальшивый надёжа-государь, а лихой донской казак, не гнушающийся крепким словцом. — Одни твои рабочие с крестьянами остались, какой же теперь казацкий государь.
— Придут к вам казаки, Пётр Фёдорович, — Кутасов поймал себя на том, что ему было даже немного жаль Пугачёва, настолько подавлен он был, не смотря на разгром михельсоновского корпуса. — Узнают о победе — и придут. Да и лейб-казаки Мясникова остались, в конце концов.
— Поди прочь, бригадир, — тяжко вздохнул Пугачёв. Он склонил голову, подперев её могучим кулаком. Кутасов поспешил покинуть его покои в недавно занятом казанском кремле.
Гарнизон его не стал долго обороняться. Не было у них для этого сил. Солдаты в вечер после боя быстренько перебили офицеров и несогласных унтеров и открыли ворота Пугачёву. Таков был итог. Но предводителя восстания угнетало то, что Михельсону удалось напоследок почти полностью перебить его кавалерию.
— Да уж, — вздохнул Кутасов, на выходе из царской палаты в кремле он встретил Омелина, — чему быть того не миновать. Хоть и разгромили мы Михельсона, но Белобородов голову здесь, всё равно, сложил.
— Это глупый фатализм, Владислав, — решительно заявил ему комиссар. — Белобородов погиб потому, что считал, победа уже у него в кармане. Думал, Михельсон побежит, а его казаки будут легко рубить карабинеров и драгун на всём скаку, до седла. Вот что погубило казачьего полковника, но никак не судьба или там фатум.
