— Данило Романович вчера обходил свой участок,— торжественно сообщил Алешка.
Внешне Могутченко никак не реагировал на это сообщение. Довольно покряхтывая, он протянул руки к печурке и, казалось, ощущение тепла было единственным, что сейчас его занимало. А в душе заскребли кошки. Неужели даже этот молодой, проучившийся в школе больше чем он сам, паренек, поверил вздорному слуху. Значит, не только неграмотные лесорубы и возчики, но и кадровые рабочие, а может быть, и железнодорожники поверят в эту чепуху, побоятся работать в местах, где покойники даже в гробах не знают покоя. С минуту Могутченко молчал, как бы наслаждаясь теплом, а затем спросил рассеянным тоном:
— А ты, часом не того... не во сне это увидел? А может, заболел.
— Я-то не заболел, товарищ Могутченко,— с нескрываемой обидой в голосе ответил Алешка.— А вот трое наших возчиков больные лежат. Заболели... медвежьей болезнью.
— Медвежья болезнь от любой неприятности может случиться,— хохотнул Могутченко.— Особенно с перепугу,— и, сразу согнав улыбку, сказал:— Рассказывай все, как было.
— Возчики нашей смены вчера сильно припозднились,— торопясь, захлебываясь, перебивая сам себя, начал Алешка.— Мы всю последнюю неделю восемнадцатиаршинную нолевку на брусья гоним. Спецзаказ срочный... Брусья идут, во!.. Ну, а они хлысты из лесосек к нам подвозили. Возвращались домой в Папиненки уже за полночь. Двенадцатичасовой скорый прошел уже. Подъехали к переезду и видят: старый Когут с фонарем на путях стоит, снег с деревянной ноги о рельсу сбивает. Они едут через переезд, а Когут их освещает фонарем и смеется громко, но ничего не говорит.
— Да ну!— искренне удивился Могутченко.— А возчики что? Вот, наверное, деру дали?
— Они вначале обмерли с перепугу, а потом как начали лошадей кнутами нажаривать. Лошаденки усталые, еле идут. До самых Папиненок драли,— посочувствовал Алешка и вдруг расхохотался.
— Ты чего?— удивился Могутченко.
— Да, понимаете, товарищ Могутченко,— сквозь смех продолжал Алешка.— На задних санях Петрован Зверев ехал, так тот выскочил из саней, по целине обогнал всех и рванул в деревню своим ходом. Которые на лошадях, далеко от него отстали.
Алешка захохотал, посмеялся и Могутченко, А на душе старого чекиста было невесело. Зверев — детина, косая сажень в плечах, семивершковый комель трехсаженного бревна один на плечо поднимает, бывший красноармеец, а в таком пустячном деле струсил. Он мог бы прохвоста, торчавшего на путях, в узелок завязать, а вместо этого удрал. Испугался и удрал.
