Алешка, все еще смеясь, продолжал рассказывать:
— Когут был в своей черной бекешке, в треухе и даже...
— Когут похоронен в Богородском на кладбище, а бекешка его в кладовой у Полозова лежит,— перебил Алешку Могутченко.— Это какая-то контра Когута изображает. Панику вызвать хочет.
— Вы не меня агитируйте, товарищ Могутченко,— обиделся Алешка.— Я знаю, что мертвые ходить не могут. Вы поагитируйте возчиков. Струсили-то они, а не я. Сегодня вечером все узнают об этой чертовщине и откажутся затемно работать.
Могутченко искал в памяти что-либо, чем можно было бы ответить на удар врага. Надо было придумать что-то убедительное, пусть даже глупое, как сама провокация, но обязательно очень убедительное для малограмотных одуревших от суеверия людей. Но ничего подходящего на ум не приходило.
— Полозов знает?— спросил Алешку Могутченко, чувствуя себя неловко под взглядом ждущего немедленного решения паренька.
— Я ему начал рассказывать, но он куда-то торопился,— дипломатично, не желая, чтобы его слова прозвучали как жалоба на Полозова, ответил Алешка.
— Неужели Полозов не обратил внимания?— недоверчиво переспросил Могутченко.
— Нет, что вы,— вступился за Полозова Алешка.— Просто торопился. Он только мне сказал, что лошадь на мертвое тело, то есть на покойника, ни за что не пойдет.
— Значит он сказал, что лошади возчиков не пошли бы через переезд, если бы там был покойник?— радостно ухватился за эту мысль Могутченко.
— Да, а что?
— Так это же великолепно!— весело воскликнул начальник отдела и от радости ударил ладонью о колено:— Ты говоришь, Алешка, что лошади были очень усталые?
— Вконец измучены,— подтвердил тот.— Целый день восемнадцатиаршинные бревна возили.
— Далеко от переезда стоял этот сукин сын на деревяшке?
— Сажени две, не больше,— уверенно определил Алешка.
— Ты это точно знаешь?
— А как же! Я уже был в Папиненках,— ответил комсомолец и с горечью добавил:— Поагитировал.
— Ну и каковы результаты?
— Послали по матушке и хотели намять шею.
— Правильно. Так и должно быть,— подтвердил Могутченко.— А все же тебе, Алеша, нужно еще раз сходить в Папиненки.
— Ну их к черту,— отвернулся в сторону Алешка.
— Значит, ты хочешь, чтоб лесозаготовки сорвались? Ведь в лесосеках завтра загудят об этом происшествии.
— А что я там делать буду? Опять агитировать?
— Нет, ругаться. И крепко ругаться, как только сможешь.
— Набьют не только шею, но и морду,— убежденно сказал Алешка.
— А ты не сам ругайся, а мою ругань им передай. Тогда не набьют,— успокоил комсомольца Могутченко.— Слушай внимательно, Алеша. Иди в Папиненки прямо к Петровану. Петрован меня знает. Так вот скажи ему, что я считал его умным и храбрым человеком, но сейчас вижу, что он не только безмозглый дурак, а что гораздо хуже — трус. Трусливее зайца и глупее индюка. Так и скажи.
