… куда теперь так охотно вторгаются ее сильные пальцы, а иногда — горячий язык. Она готова ласкать его всюду, обцеловывать, лезть языком в каждую впадинку его тела — пупок, ушко, ключица, подмышка, пах, коленка, свод стопы… Ему остается только изгибаться покорно под ее ласками. Кусать губы, стонать, вскрикивать, шептать что-то неразборчивое. Ощущения такие сильные, что иногда на глаза набегают слезы. А иногда… ооо, этот белый огонь под закрытыми веками… звон крови во всем теле… судороги удовольствия, сдавливающие горло, не дающие кричать… стыдные, жадные движения бедер навстречу… когда она трахает его двумя, тремя пальцами, сильно, жестко, берет его, как мужчина, глубоко входя в его плоть… и он извивается, сжимая ее коленями, насаживается на ее пальцы, стискивая ладонью свой ноющий член — и кончает, взрывается семенем, а потом она слизывает белые капли с его твердого живота. А еще бывает, что она дразнит, обводит кончиками пальцев самый вход в его тело, щекочет, медленно-медленно всовывает в него два пальца, гладит изнутри и берет его член влажным ртом… и Дэнна изнемогает от сладкой пытки, от горячих волн, растекающихся по телу.
— Есть кто живой? — слышит он ее голос. Отдышавшись, он шепчет:
— Ты богиня, — и тянется к ней, не открывая глаз.
Она целует его льстивые губы и тихонько фыркает:
— Ага, точно. Хазарат.
Она никогда не отвечает комплиментом на комплимент — только улыбается, будто знает и так… наверное, ей все это говорят… но он не хочет думать обо всех, с кем она была раньше… неужели им было так же хорошо с ней?
А ей с ними?
Прежние ее любовники наверняка умели в сто раз больше, чем мальчишка-простолюдин из провинциального городка.
Разве ей с ним — хорошо? Он ведь почти не прикасается к ней… так хочет она.
Дэнна каждый раз дает себе зарок настоять на своем, но она не дает ему такого шанса — измучивает своими ласками, пока он не засыпает, обессиленный.
— Почему? Я тоже хочу доставить вам… тебе удовольствие.
— О, поверь, я его получаю достаточно.
— Но ты никогда не позволяешь… ласкать тебя…
— Нет ничего приятнее, душа моя, чем держать в руках мальчика, стонущего в оргазме.
Он краснеет и умолкает. Она смеется и треплет его по щеке.
— Ты мой оруженосец, так что должен делать, что я скажу. Налей еще вина.
И Дэнна смиряется — до очередной попытки.
Все же, когда она уставшая или сонная, она пускает его руку к себе между ног, туда, где жарко и влажно, и нежно, и трепетно — сжимается, напрягается, истекает соком, пахнущим пряно и пьяняще. Иногда кладет свою руку сверху и направляет его движения. Он целует ее лобок, твердую косточку под кожей, но когда пробует спуститься ниже, то слышит непреклонное «нет», царапающее, будто булавкой, его сердце.
