Во имя Абартона - Дарья Алексеевна Иорданская

Si non caste, tamen caute.

Если не целомудренно, то осторожно.

— Вы все еще здесь? — были первые слова Мэб, леди Дерован, когда открылась дверь.

— Куда я должен деться-то? — поинтересовался Реджинальд Эншо и зевнул.

Он посторонился, двигаясь как обычно лениво, сонно, заполняя своей неуклюжей долговязой фигурой все пространство небольшой прихожей. Мэб бросила взгляд на чемоданы, которые Ролло, шофер ее матушки, донес до крыльца и поставил на нижней ступени. В дом Ролло, гордый, как его предки-завоеватели, входить не пожелал. Когда он шел по дорожке, неся два этих несчастных чемодана, весь его вид, поджатые губы, стреляющие по сторонам колючие глаза, буквально вопил: оскорбительная плебейская нищета! Была в представлении леди Дерован также нищета благородная: сиротки, продающие на улицах кресс-салат и их изможденные седьмыми или восьмыми родами матери, трясущейся, но благодарной рукой принимающие чашку супа. Отчего-то люди работающие, честно, со всей ответственностью, в число благородных не поступали. Сама Мэб регулярно подвергалась обструкции, когда кто-нибудь из родственников вспоминал «тот ужасный demarche!» восьмилетней давности.

В общем и целом Мэб была довольна своей жизнью, хотя каждый день ее и отравляли всяческие мелочи. Сейчас вот, чемоданы, плотно набитые книгами из семейной библиотеки, едва не попавшими на благотворительный базар; безделушками, которым на университетском базаре найдется место и кое-какими ценными находками. Весили чемоданы немало, Мэб не была уверена, что сможет оторвать их от земли, Ролло это давалось с трудом. Реджинальд Эншо не предлагал свою помощь, как, впрочем, и всегда.

Он уже ушел, оставив в крошечной прихожей стойкий запах трав, кожи и металла, всегда сопровождающий мастеров-артефакторов.

Мэб обернулась назад, на злосчастные чемоданы. Потом заглянула через узкий проем в гостиную. Устроившись в кресле на своей части этой весьма причудливо обставленной комнаты — больше всего пострадавшей от длящейся уже семь месяцев войны — Эншо читал газету. На плитке закипал чайник.

Мэб обнаружила вдруг, что устала, пропылилась настолько, что першит в горле, хочется чаю, хочется принять ванну, хочется содрать с себя проклятое дорожное платье, неудобные модные ботильоны, шляпку, в конце концов — хочется плакать. Всегда, возвращаясь из отчего дома, Мэб переживала эту неприятную минуту. Еще год назад, живя одна в роскошной профессорской квартире в Лидэнс-билд, она могла все это себе позволить: и поплакать, и пройтись нагишом по дому. Теперь же, деля коттедж с Эншо, Мэб вынуждена была постоянно оглядываться, напрягаться, соблюдать шаткий нейтралитет в их ставшей бесконечной войне.