Муж и жена взяли узелок с подарком и отправились на приволье. Красота кругом — загляденье, звенят родники, травы колышутся. Журчанье бежавшей вниз речки сливалось с плеском резвых волн Ганлы-гёля.
Удальцы-побратимы, пережившие тяготы переправы через Араке, преследования, напряжение боя на перевале, поравнялись с Наби и Хаджар, прошлись рядом. А потом, лукаво переглянувшись, отстали… И теперь только двое поднимались цветущим берегом волшебно звенящей речки, вдыхая терпкий, пьянящий аромат чабреца, заполонивший горное приволье. Теплое горное солнце струило ливень лучей в ущелья и распадки, улыбалось… Но и оно, щедрое светило, не могло отогреть многоцветное раздолье, не могло переспорить свежую прохладу клокочущих, студеных вод, разлитую над весенним простором.
Выбрались на берег озера, густо поросший травами, под рыжую, замшелую, как бы подкрашенную хной скалу. Хаджар остановилась.
— Может ли наш гачаг покараулить у этой скалы?
— Покараулить? Кого же?
— Разве гачагу не известно, что его подруга должна сменить эту пыльную, мятую мужскую одежду на женское нарядное платье?
— Ну да! — кивнул с готовностью Наби, которому и самому очень захотелось увидеть Хаджар в красивом нарядном платье. — Пусть видят, что нет такой знатной ханум-госпожи по всей округе.
— Что это ты заладил: "ханум" да "ханум"? Может, и вправду привести тебе какую-нибудь холеную да знатную?
— Ну, приведешь. И что дальше?
— А дальше я из ревности — бах! — застрелю удалого муженька…
— За какие же грехи?
— А за то, чтобы не помышлял об этих ухоженных, нарумяненных!
— По мне, нет никого краше и лучше Хаджар! — с жаром проговорил Наби. Хаджар с шутливой угрозой взялась за рукоять сабли:
— Гачаг, сторожи!
— Куда ж лицом стать сторожу?
— Спиной к речке! Ханум изволит купаться!
— А если краешком глаза глянуть на зангезурскую красавицу — что тогда?
— Тогда пеняй на себя.
— А если ослушаюсь?
— "Айналы" образумит.
— Ого! С тобой шутки плохи. Беда, если львица моя ярится.
— А если львица твоя отстанет от гачагов и осядет здесь жить-поживать у Ганлы-гёля?
— Тогда у Гачага Наби крылья обломятся и к ногам упадут! Свет не мил станет!
— И мне без моего гачага жизнь не в жизнь, — неожиданно дрогнул голос у Хаджар. Повернулась — и как-то по-новому увидел он ее. Задубели нежные щеки под палящим солнцем, на студеных горных ветрах, огрубели точеные руки. Глазами из-под трепещущих длинных ресниц повела, взглядом обласкала мужнино родное лицо.
