Крепкий черный кофе по утрам, кофе без кофеина вечером. Не больше трех стаканов вина за вечер. Свежие фрукты на десерт, иногда сыр. Ежедневно сорок пять минут в гимнастическом зале отеля, вдвое больше в выходные. В Портофино он проплывал километр перед завтраком, ныряя с лодки. Бреется дважды в день, любит сильно мятную зубную пасту, которая жжет мой рот, если я пользуюсь ею. Во время еды не отвечает на телефонные звонки. Предпочитает рыбу мясу...
Список сам собой складывался в голове Кэрри, ей не удавалось остановиться. Факт за фактом. Вот как много она знает об Алексеусе. И не знает ничего. Вообще ничего.
Я должна уехать отсюда. Я должна уехать отсюда, отсюда...
— Алексеус... — Кэрри не хотелось, неприятно было произносить его имя. Она заставила себя сделать это. Ей удалось привлечь его внимание. Правда, он остался за стеклянной стеной. Где-то очень далеко... Нет, так было всегда. Просто она только сейчас это поняла. — Я хочу в Лондон. Не желаю больше здесь оставаться, — она заставила себя говорить уверенно и твердо.
— Доктор считает, тебе нужно продолжить отдых, — помолчав, мягко ответил Алексеус. — Но, если хочешь, мы можем поехать в Лондон. Только, прошу тебя, выполняй все предписания. Извини, пожалуйста, я поработаю.
Он ушел, а Кэрри смотрела ему вслед. Она не может больше находиться здесь! Это невыносимо! Каждая клеточка ее тела стонет — бежать! Прочь! Как можно дальше.
Ловушка. Эта вилла — ловушка. Роскошь издевается над ней, наказывает ее за глупость и наивность...
Я наслаждалась роскошью — в той жизни, которую он мне дал. Все это время...
Стыд, чувство вины и горькое отвращение к себе захлестывали Кэрри.
Какой прекрасный вид — море, небо, солнце... Но нет. Не нужно яркости, не нужно красоты...
Внезапно перед глазами Кэрри возникла картина. Реальная и очень яркая.
Алексеус на пляже. Смеется, держит на руках ребенка. Ребенок восторженно смеется. Рядом женщина с длинными светлыми волосами, с лицом, светящимся любовью и счастьем... Да это же я! Я протягиваю руки к ребенку, к Алексеусу...
И Алексеус прижимает меня к себе, меня и ребенка...
Кэрри вскрикнула и широко открыла глаза. Перед нею расстилался пустынный пляж.
Ничего. Ничего и никого.
Обман зрения. Мираж. Мечта.
Не стоит даже надеяться, что фантазия станет реальностью.
Кэрри положила руки на живот в отчаянной попытке защитить младенца, закрыть, спрятать.
Она мысленно восстановила стену, закрылась от мира, который теперь существовал где-то снаружи. Погасила в душе все огоньки, все надежды. Напрасные надежды.
