Усыновление — единственная возможность, единственная надежда...
Этот ком в горле, он мешает дышать.
Алексеус опять говорит. Он все время разговаривает со мной. Никак не оставит в покое.
Не дать ему проникнуть за спасительный барьер...
— Здесь очень темно... Может, поднять жалюзи?
— Нет, — Кэрри смотрела на Алексеуса, но на ее лице не отражалось никаких эмоций, хотя в душе бушевал настоящий ураган. — Я очень устала. Я посплю.
— Отлично, — согласился он.
Кэрри отвернулась. Лучше не видеть его.
Алексеус вышел.
Алексеус вернулся проведать Кэрри в середине дня. Все то же самое — он задавал дежурные вопросы, она не отвечала на них. Молча смотрела на него, потом отворачивалась к стене. Алексеус понимал — им нечего сказать друг другу.
Кэрри слышала его, но не желала, чтобы он находился в комнате. Ей хотелось быть одной и смотреть в стену. Казалось, что эта стена в ее голове. Она защищает ее от мира. И сумрак в комнате тоже.
Доктор считал совсем иначе.
— Вам нужен отдых, но вы не должны лежать тут в темноте, вы должны бывать на свежем воздухе! Вот мои инструкции: морской бриз, сытная еда, фрукты, витамины для беременных.
Доктор вышел из ее комнаты, и Алексеус последовал за ним, но через несколько минут вернулся.
Кэрри посмотрела на него.
Чужое лицо. Он и есть чужой. И всегда был чужим.
— Я согласен с доктором. Тебе нужно на воздух. Завтра устрою тебя на террасе. Будешь смотреть на море.
Ей не хотелось видеть море. Стену, только стену. И не хотелось видеть Алексеуса. Никогда...
Уехать отсюда, я должна отсюда уехать.
Чтобы удобно устроить Кэрри на террасе, Алексеус отдал множество распоряжений медсестре и полудюжине слуг. Но хуже всего было то, что он сам поднял ее на руки, чтобы отнести туда и усадить в глубокое кресло. Кэрри замерла, каждый мускул затвердел, она зажмурилась.
Его прикосновения невыносимы.
Это почти так же ужасно, как разговаривать с ним.
Но говорить с ним придется, иначе не выбраться отсюда. Ведь у него ключ к ее отъезду.
Кэрри понимала — она не мастер говорить. Ей всегда было трудно подбирать нужные слова. А сейчас в особенности.
Но придется.
Алексеус сидел немного поодаль и смотрел на море. Кэрри старательно убеждала себя, что их разделяет стена — теперь стеклянная, но по-прежнему непроницаемая.
Очень важно, что стена непроницаема. Это самое важное.
Кэрри ела завтрак с трудом — совсем не было аппетита, вернулась тошнота и еда казалась еще более неприятной. Алексеус, как всегда, пил крепкий черный кофе.
