Тачечники (тоже в особой форме) катили огромные телеги, наполненные
"старомодными" чемоданами (американоидные рюкзаки — завсегдатаи вокзалов моего
мира — здесь были явно не в моде). На фронтоне вокзала (он был реконструирован в
середине пятидесятых) аршинными готическими буквами было выложено:
ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ТЫСЯЧЕЛЕТНИЙ РЕЙХ!
В ближайшем киоске я успел разглядеть множество видеокассет и бронзовые бюсты
Гитлера и Геббельса.
Мама без устали рассказывала о своей жизни, о том, как зимой они с полковником
отдыхали на Ривьере, что Харальд в апреле принимает присягу и отправляется
служить в Хорватию и т. д. и т. п. На ее вопросы я отвечал односложно, что весь в
работе над дипломом, что стипендию нам повысили, что Виола чуть ли не ночует в
Петергофе (она пишет дипломную работу об архитектуре Петергофских ансамблей и
влиянии на нее философии ХVIII века). На мое счастье мама не спросила меня,
скоро ли ей ждать внуков: она, видно, не очень-то спешила становиться бабушкой.
На привокзальной площади нас ожидал огромный БМВ, принадлежащий полковнику.
Шофер приветствовал меня кивком, погрузил мой баул в багажник и спросил меня
что-то по-немецки. Я в первый момент ничего не понял и пробормотал в ответ
что-то невнятное, но тут же догадался, что меня спросили о том, правда ли в
Ленинграде (он называл его Петербургом) сейчас такие лютые морозы, и понял, что
теперь мне и думать придется исключительно по-немецки. Я сбивчиво отвечал, что
правда, морозы стояли лихие, но в день моего отъезда слегка потеплело. Мама
напомнила мне, что в Германии она говорит со мной только по-немецки, и мы
помчались по утренним улицам германской столицы.
Вначале мы оказались на довольно непримечательной Гроссфранкфуртер-штрассе,
потом водитель свернул на Лансбергер-штрассе и, обогнув колонну марширующих
солдат, машина выехала на знаменитую Александер-плац. Пока мы стояли у светофора
рядом с Полицай-президиумом, водитель рассказывал, что на ближайшее воскресенье
здесь назначена публичная казнь масонских вожаков, пойманных, что называется, с
поличным в прошлом месяце.
Справа от нас, на фасаде Имперского Архива, обнаженная амазонка работы Адольфа
Зиглера держала большой золотой лист с цитатой из Гитлера:
"Для каждой нации правильная история равноценна ста дивизиям".
Центр города в утренние часы был безлюден, попадались лишь постовые да спешащие
с документами из министерства в министерство курьеры. Англоязычная (равно как и
германоязычная) реклама напрочь отсутствовала, вывески магазинов и кафе
