Может, уступить слабости и позвать Аиссу помочь?
Нет. Нет. Она не осмеливалась.
С улицы доносились голоса ранних прохожих, звуки шагов. Странно, с какой стати они так поздно кричат и бегают по улицам? Гулянки на Рождество редко затягиваются на ночь. Слов было не разобрать, но потом в голове у нее ненадолго прояснилось, и она услышала совершенно отчетливо:
— Чужеземцы! Сносят Стонхендж, разбирают его на части!
— Подгони сюда фургон, Чарли, давай сгоняем и посмотрим, что там творится!
Сносят Стонхендж. Странно. Странно. Зачем им это, недоуменно подумала Джасмина. Но тут боль возобновилась с новой силой, вытеснив все мысли о Стонхендже, Пришельцах, которые, не моргнув глазом, одолели непобедимых белых людей и теперь правят миром, и вообще обо всем, кроме того, что происходило с ней,— о пылающей огнем голове, о пульсации в теле и неудержимом движении вниз чего-то… чего-то…
Чего-то.
— Хвала Аллаху, Владыке вселенной, сострадательному и милосердному,— робко пробормотала Джасмина.— Нет бога, кроме Аллаха, и Мухаммед — пророк Его.
И снова:
— Хвала Аллаху, Владыке вселенной…
И снова.
И снова.
Боль была просто ужасающая. Казалось, она сейчас разорвет Джасмину.
— Авраам, Исаак, Измаил! — что-то начало ворочаться внутри, словно штопор, ввинчиваясь в ее плоть.— Мухаммед! Мухаммед! Мухаммед! Нет бога, кроме Аллаха!
Теперь в ее голосе не было робости. Пусть Мухаммед и Аллах спасут ее, если они на самом деле существуют. Что в них толку, если они не спасут ее, такую невинную, такую неопытную, едва начинающую жить? Позже, когда огненное копье потрошило ее внутренности, а тазовые кости, казалось, вот-вот треснут, из нее потоком хлынули другие имена: Моисей, Соломон, Иисус, Мария — и даже запретные индусские имена: Шива, Кришна, Шакти, Кали… кто угодно, только помогите ей пройти через этот ужас, кто-нибудь, кто-нибудь, кто-нибудь, кто-нибудь…
Она вскрикнула три раза, коротко, резко, пронзительно.
Последний ужасающий спазм — и ребенок вышел из нее с поразительной быстротой, а за ним хлынула кровь, красная река, текущая неудержимо. Джасмина сразу поняла, что надвигается смерть. Что-то пошло не так. Из нее вытекут все внутренности, и она умрет. Спустя всего несколько мгновений после рождения ребенка на нее снизошло сверхъестественное новое спокойствие. Не осталось никакой энергии, чтобы закричать или даже взглянуть на малыша. Он лежал где-то между ее широко расставленными ногами; это все, что она знала. Утопая в крови и поту, она подняла руки к потолку, уронила их и обхватила свои пульсирующие груди, полные молока. Больше она не называла святых имен; вряд ли она сейчас помнила свое собственное.
