— Чепстоу-Виллас, мадам, — объявил кебмен.
— Уже? — удивилась мама. Она глуповато помаргивала, совершенно как Фредди Харрис, когда учитель приказывал ему подсчитать сумму двух каких-нибудь чисел. Меня ее поведение начинало раздражать. По мне, поездка наша была достаточно долгой. И я изнывал от желания повалиться на диван и получить чашку теплого какао с печеньем. Мы выгрузились из кеба на мостовую. Мама отпустила кебмена чинным кивком, однако стоило ей отвернуться от него, как на лицо ее вернулось выражение беспокойства. Она явно не имела никакого представления о том, где мы находимся.
— Я устал, мама, — сказал я.
Мама не ответила, хоть я и знал: она меня услышала. Мы пошли по тротуару. Вокруг не было почти ни души. Как-никак, воскресенье. Люди сверхреспектабельные сидели по домам, читая Библию, или присутствовали на послеполуденных церковных службах, или тайком копались в своих садах. Все прочие находились, скорее всего, в центре города, глазели на суфражисток и на их карнавальные платформы.
Мама вглядывалась в кованые ворота каждого из домов Чепстоу-Виллас. Она добралась до конца улицы, так и не обнаружив того, что искала, и пошла назад, много медленнее, и даже касаясь теперь некоторых ворот кончиками пальцев.
— Да, да, — шептала она, неторопливо продвигаясь вперед, — теперь я понимаю…
Внезапно она остановилась, развернулась на каблуках и отвесила легкий поклон — совсем как танцор, исполняющий посреди бальной залы некий положенный пируэт.
— Вот он, — сказала она. — Пойдем.
Мы направились к дому, фасад которого ничем от соседних не отличался, распахнули маленькую, новую с виду калитку с острыми пиками наверху и подошли к парадной двери. Мама позвонила в колокольчик. Спустя долгое время дверь открыла хорошо одетая женщина средних лет — явно не служанка, — открыла и оглядела маму с головы до ног.
— С вами и с такими, как вы, мне разговаривать не о чем, — сообщила она. — Вы противоестественны.
И она захлопнула дверь перед маминым носом. Мама, когда она повернулась спиной к двери, выглядела ошеломленной.
— Ну и ладно, — пробормотала она, преимущественно самой себе. — Все равно это не тот дом. Я разглядела за ней лестницу… Та была другой.
Несколько секунд мама простояла, размышляя, покусывая нижнюю губу. Думаю, она пыталась понять, почему эта женщина назвала ее «противоестественной». Ответ она отыскала довольно быстро. И закопошилась, стягивая с себя широкую перевязь «ИЗБИРАТЕЛЬНОЕ ПРАВО ДЛЯ ЖЕНЩИН», горделиво пересекавшую ее грудь. Скатав перевязь в трубку, мама протянула ее мне.
