для нас – создать ассоциацию и передать ей свои картины, а выручку от продажи делить, с тем
чтобы ассоциация гарантировала своим членам хотя бы возможность работать». Затем эта
ассоциация принимает формы братства, где на первый план выдвигаются идеи коллективного
труда и коллективного использования плодов этого труда. И, наконец, это «Желтый домик» –
оборудованная Ван Гогом мастерская в Арле, пристанище «несчастных парижских кляч» –
«бедных импрессионистов», «дом художника», «ателье юга», «мастерская будущего». «Моя
идея, в конечном счете, – создать и оставить потомству такую мастерскую, где мог бы жить
последователь. Я не знаю, достаточно ли ясно я выражаюсь, но другими словами: мы заняты
искусством и делами, которые существуют не только для нас, но и после нас могут быть
продолжены другими». С «Желтым домиком» были связаны самые большие надежды Винсента.
Поэтому он с нетерпением ждет приезда Гогена – «это положит начало ассоциации». Гоген
приехал, но его приезд стал для Винсента началом конца. Не последнюю роль в этом конце
сыграли разногласия художников по вопросу об ассоциации. У них обнаружились серьезные
расхождения и во взглядах на искусство, но главной причиной «арльской трагедии» было то,
что Гоген развенчал мечту Ван Гога о художническом братстве – этой ячейке будущей более
счастливой жизни художников и базе искусства будущего. Гоген, который и сам иногда носился
с несбыточными проектами, в данном случае отлично понимал, что в обществе, основанном на
власти денег, нет места организациям, построенным на возвышенных идеях товарищества и
братства. Поэтому он не только отказался от предложенного ему Ван Гогом места главы
будущей ассоциации, но и выступил ярым противником этой затеи.
Таким образом, и эта утопическая идея Ван Гога потерпела крушение. «Тем не менее, –
писал Винсент, – я не отказываюсь от мысли об ассоциации художников, о совместной жизни
нескольких из них. Пусть даже нам не удалось добиться успеха, пусть даже нас постигла
прискорбная и болезненная неудача – сама идея, как это часто бывает, все же остается верной
и разумной. Но только бы не начинать этого снова».
Итак, опять один, всегда ж во всем один – в личной ли жизни, в общественной ли,
среди коллег, или в искусстве. А Винсент так любил людей, искал их, льнул к ним! Он не хотел
одиночества: «Одиночество достаточно большое несчастье, нечто вроде тюрьмы». Поэтому
Винсент всеми силами протестовал против него: «Может случиться так, что я останусь
