углекопов, среди которых я жил в год забастовок и катастроф в шахтах… здесь все молчат – я
буквально нигде не слышал ничего напоминающего бунтарские речи».
Может быть, именно эти размышления над организованностью и силой шахтеров и
разрозненностью и бессилием ткачей заронили в сознание Ван Гога идею об объединении
художников, идею, которой он будет верен всю свою жизнь. На социально-политический
характер происхождения этой идеи указывает, например, то место его переписки, где он
призывает художников-единомышленников объединиться и объявить «Крестьянскую войну»
противникам «идей Милле».
Война идей так же оправдана, как классовая борьба, следствием которой она является.
Винсент окончательно понял это, объясняя брату, что возникшие между ними разногласия
«связаны с общими течениями в обществе, а отнюдь не с личными обидами». «Ни ты, ни я не
занимаемся политикой. Но мы живем в мире, в обществе, где людям поневоле приходится
группироваться… Человек, как индивидуум, представляет собой часть человечества, а
человечество делится на партии». Таким образом, взгляды человека выражают интересы той
«партии», к какой он принадлежит, то есть партийны, сказали бы мы сейчас.
К какой же группе общества, к какой «партии» относит Винсент себя? Уже в 1882 г. он
признает, что его ничто не связывает со своим классом: «…мне предстоит самому покинуть свой
круг, который и без того давно уже изгнал меня» и затем, еще более определенно: «Я труженик,
и мое место среди рабочих людей…» И в самом деле, работа до изнурения и нищенское
существование, которое он вел всю жизнь, дают ему право на это заявление. Можно верить
Винсенту и тогда, когда он пишет, что в революции 1848 г. он, как «революционер и
мятежник», стоял бы по одну сторону баррикад, а его брат, как «солдат правительства» – по
другую, и, соответственно своим позициям, первый исповедовал бы взгляды Мишле, а второй
Гизо. «Теперь, – продолжает Винсент, – в 1884 г. …мы вновь стоим друг против друга.
Баррикад сейчас, правда, нет, но убеждений, которые нельзя примирить, – по-прежнему
достаточно». И по-прежнему за борьбой идей, за непримиримостью убеждений стоит борьба
нового со старым, нарождающегося с отживающим: «Существует старое общество, которое, на
мой взгляд, погибнет по своей вине, и есть новое, которое уже родилось, растет и будет
развиваться. Короче говоря, есть нечто исходящее из революционных принципов и нечто
исходящее из принципов контрреволюционных».
