В недоумении я стояла посреди комнаты, возле этажерки, книги на которой были поставлены не по-моему. Я инстинктивно отпрянула от нее, словно была она раскаленная.
Я смотрела на пол, весь исцарапанный каблуками незваных гостей, думала: словно была здесь только что свадьба и гости эти много плясали. Еще я подумала, что теперь не обыск стану я сравнивать со свадьбой, а свадьбы с обыском…
Проводив "гостей", мать вбежала ко мне в комнату и с сумасшедшим лицом, со сжатыми и поднятыми кулаками бросилась ко мне:
— Ты погубишь семью! Убью! — шипела она сквозь сжатые зубы.
Я спокойно, ледяным взглядом на нее посмотрела: Уйди! — отстранила я ее и хлопнула дверью.
11
Мой дед Михаил Тимофеевич Немев гимназии не кончал, но книгу, какая подвернется, непрочитанной из рук не выпускал, интересовался, куда жизнь направление получает, чтобы самому с умом жить и не очутится как-нибудь ненароком в самой что ни на есть мясорубке. Книги-то и подсказали ему: чтобы не пришлось когда-либо рассчитываться с батраками, хозяйство, которое, как угодно природе, беспредельно может перемножаться, держать надо в рамках. В таком количестве, которое позволяет семейству своими силами справляться и не брать подмоги со стороны.
30 овец держал Михаил Тимофеевич, 5 коров и 5 лошадей. Все молодое пополнение, достигающее ожидаемой упитанности, шло сперва под нож, а потом на стол. Или на прилавок. На прилавок, само собой разумеется, попадало больше. Семья его была не так уж велика. Он сам, жена, вторая жена (первая, вместе с ребенком умерла при родах) и трое детей: сын Тимофей (впоследствии мой отец) и две дочери: старшая Галина, младшая Вера. А так как у мачехи, как известно, " дети мало едят", совсем немногое из того, что попадало под нож, ставили в тарелках на стол.
Вырученные деньги опытный хозяин не складывал и не копил, как иные дураки, опасаясь, как бы не превратились они когда-нибудь по чьей-то прихоти и по стечению обстоятельств в никому не нужные, пустые бумажки. Тут же, на рынке, обращал он их снова в товар, покупал шубы и валенки. Много-много шуб и валенок. Все сундуки в его доме были забиты этим ценным добром. Дети Михаила Тимофеевича ходили в домотканных полотняных рубахах, а он запасал тулупы и валенки.
Пересыпь их нафталином, и всегда они новые. И в любой момент их можно превратить обратно в деньги. А купи сыну костюм или девкам платья, мигом они превратятся в лоскуты, и никогда уже не переделаешь их обратно в деньги. Спору нет, справлял отец кому что полагалось по возрасту, но его детям было не до нарядов, не до гуляний: как проклятые, трудились они, в дугу сгибаясь под тяжелым кулаком неродной матери, черноволосой здоровенной молодицы, столь же лютой и беспощадной, сколь статной и красивой. Когда пришло время, сын Тимофей женился, взял Марию Остренко (в будущем мою мать), девушку из бедной семьи, можно сказать, сироту. На одну батрачку в доме Немовых стало больше. Благосостояние Михаила Тимофеевича росло.
