— Это младшая ваша дочь? Смотрите, чтобы она у вас поменьше писала…
Люська, большеглазая, очень хрупкая, девчушка, непонимающе и испуганно на него посмотрела. А мама ответила:
— Да, надо было бы и эту послать не учиться, а на завод, работать. Тогда б у нее в чемоданах лежали отрезы, а не бумажки.
Я захохотала:
— Ты остроумная, мама!
Я была счастлива, что написала записку. Теперь мне на самом деле казалось — можно идти хоть к чертям на рога…
Протокол обыска был написан на такой кипе листов, на которой уместился бы двухчасовой доклад. Три экземпляра. Их разложили на скамейке. Диванов у нас тогда еще не было. И молодой военный наивно заметил:
— Ого, сколько мы написали! За один месяц шесть таких кип.
— И все такими делами? — дерзко выпалила я и засмеялась, чувствуя, что он проболтался.
Четверо…Вернее, их было уже шестеро. Целый день они менялись. Кто-то уходил на обед в столовую, кто-то обедал у нас на кухне. Но, видно, здесь были и просто любопытные. Они разглядывали меня. Я была уже хорошо, по последней моде, причесана, с дерзкой челочкой на лбу, с ярко накрашенными губами (в тот день впервые я накрасила их так ярко), в своем лучшем, элегантном костюме, в туфлях на высоких каблуках. Я ходила по квартире мягко, женственно, улыбалась независимо и кокетливо.
Я чувствовала себя женщиной, которая нравится этим мужчинам, сколько бы там ни было у них звезд на погонах, как бы ни были тверды их убеждения. Я смеялась над их "убеждениями". И не боялась уже ничего!
В ответ на мое замечание насчет шести таких дел в месяц они не сказали ни слова. Они просто переглянулись, будто даже без выражения, будто только для того, чтобы удостовериться, все ли на месте. На самом деле они одернули того молодого и посоветовали друг другу быть осторожнее и не болтать лишнего…
Они навязали пачки из моих тетрадей, составили их в угол. Потом остальное, всякий хлам, принялись старательно укладывать в тумбочку, в чемоданы.
— Ах, оставьте все это! — сказала я раздраженно.
— Как же…Мы не имеем права прийти, все разбросать и уйти…
— Вы благороднее, вы пришли, все забрали и…уходите! — не давала им спуску я.
— Мы вам все вернем, Юлия Тарасовна. Протокол обыска, один экземпляр, остается у вас…
"Как?" — хотела я спросить, но промолчала.
Они подхватили пачки и ушли, пожав на прощание моему отцу руку.
— Служба, извините, — сказал молодой военный, фамилию которого я так и не уловила, хотя называли ее не один раз.
Они не взяли меня с собой.
