Четыре дня Маарьи | страница 33
Мать Стийны засмеялась и сразу вдвое помолодела. Мне ужасно нравится, когда люди смеются. Они в такие минуты похожи на детей и более непосредственные. Я даже мечтаю, когда буду в состоянии купить себе магнитофон, стану записывать на пленку смех разных людей. Ведь каждый человек смеется по-своему: один гогочет, другой хихикает… Мать Стийны смеялась звонко, немножко икая и прикрывая рот рукой. Я предположила, что у нее нет одного из передних зубов.
- Да, но если бы уж деревья говорили, то говорили бы и животные, и цветы, и… и, например, всякие печенки-селезенки у человека.
Она опять засмеялась, но тут же посерьезнела — со двора донеслось громкое нестройное пение.
- Жи-вее-ет при-вольно хо-о-лостой, женатый ссорится с женой!..
- Мама, у тебя деньги есть? — быстро спросила Стийна.
- Совсем немного, — призналась мать, прислушиваясь к нестройному пению.
Она пошла к полке, на которой стояли жестяные коробки для бакалейных продуктов. Не спуская глаз с двери, она открыла коробку с надписью: «Мука» и достала оттуда две стянутые резинкой трехрублевки. Одну дала Стийне, другую торопливо сунула обратно в «Муку». Резиновое колечко осталось на столе.
- Так мы пойдем, — сказала Стийна.
- Приезжайте еще в другой раз, — сказала мать Стийне, когда мы попрощались. — Так приятно было!
И что было приятного? Даже не поговорили толком…
В прихожей послышалось тяжелое топтание, и Стийна сказала:
- Полезем в окно!
Я в нерешительности замешкалась. Тут дверь распахнулась — ив комнату ввалился коренастый мужчина в промасленной одежде и в шестиугольной фуражке. Он с напряжением раскрыл мутные глаза и заорал:
- А-а! Городская барышня изволила пожаловать!
- Аугуст! — умоляюще произнесла мать Стийны.
Она стояла между мужем и дочерью, не зная, что делать. И Типа в растерянности прыгал то к Стийне, то к ее отцу.
- Иди отдыхать, Аугуст, — попросила мать.
- Отдыхать? — Мужчина усмехнулся. — А чем же эта финтифлюшка будет кормиться, если рабочий человек будет отдыхать? Небось голод домой пригнал, а?
- Пойдем, — сказала мне Стийна и повернулась на прощание к отцу. — Опять ты пьян!
Только теперь он заметил меня.
- Ишь, какую хорошенькую с собой привезла! Нет, ну почему бы городским финтифлюшкам не скакать туда-сюда, если деревенский мужик вкалывает на работе!
Он плюхнулся на стул у стола, Стийна дернула меня за рукав, надо было как-то попрощаться, но сказать: "Всего доброго!" показалось мне неуместным.
Выйдя на шоссе, мы все еще продолжали молчать. Мимо нас мчались только личные машины, никто даже не притормозил.