— Все. Больше не могу…
— Ой, да как же вы без еды? — горестно сморщила личико Серафимка.
— Пускай вон тот… доедает, — кивнул Демидович на немца.
И Серафимка спросила:
— Может, и вправду, доедите?
Ефрейтор, на удивление, понял и снова с готовностью достал свою ложку. За несколько минут он дочиста опорожнил чугун, старательно выскреб по краям остатки — и отмывать почти не нужно.
— Вот и славно! — удовлетворенно сказала Серафимка. — Пойду кожух вам принесу. Или, может, вечером?.. Холера на них, как бы на полицаев не наскочить.
— Ни в коем случае! Слышь, Серафима? — насторожился капитан.
— Да я ж понимаю. Что я, малая…
— Вот-вот! А иначе всем крышка. И тебе не поздоровится.
— Я ж аккуратно. Оглядываюсь все. Чтоб нигде никого.
— Правильно. Спасибо тебе, милая женщинка, — проникновенно вымолвил капитан, и у Серафимки заметно порозовели щеки. Видно, хвалили ее нечасто в жизни, тем более, незнакомые мужчины, и теперь эта капитанова похвала глубоко тронула женщину.
Серафимка завернула в тряпку пустой чугун и, пригнувшись, полезла к выходу. За ней, немного выждав, выбрался ефрейтор. Хлебников, что-то сосредоточенно думая, сидел под стеной. В блиндаже в общем было не холодно, только иногда из траншеи повевало ветром, а так было тихо и немного держалось накопленное за ночь человеческое тепло.
— Он — куда?
— Кто?
— Немец. Вышел — куда?
— А хоть бы куда. Нам какое дело? — не очень вежливо ответил капитан.
— Вы не боитесь? — спросил Демидович.
— А чего мне бояться-то? — с оттенком горечи молвил капитан.
— А что выйдет и — гранату сюда? Или из пистолета?..
— Зачем?
— Зачем? Ну, знаете… Немец все ж таки.
— Черт с ним, что немец! — выругался капитан. — Какой ему смысл — гранату? Он бы мог меня — из пистолета. В первую же ночь. Но ведь не застрелил. Наверное, нет интереса. Сам в западне. И он, и я, и ты тоже. Разве непонятно?
Демидович смолчал, он не хотел продолжать нелепый диалог, поскольку капитан, похоже, отказывался понимать простые вещи. Теперь, однако, не время было толковать их этому упрямому человеку, разговор мог услышать немец. Если уже не услышал из траншеи.
Когда ефрейтор вскоре вернулся, они молча сидели на прежних местах, будто и не беседовали, и немец бодро сказал капитану, шуточно потирая деликатные пальцы:
— Ну, будем немножко… лечить? Посмотреть ваши глаза. Болно?
— Ничего, сносно. Может, обойдется… Слушай, ефрейтор, ты бы лучше табачку раздобыл… Ну, пуф-пуф, понимаешь? Сигаретку.
— Цигареттен? Никс цигареттен, — развел руками ефрейтор.
