— Ага, берите, берите! — радушно поддержала его Серафимка, и немец стал черпать живее.
Демидович проглотил слюнки и закрыл глаза, чтобы не смотреть на это безобразие. Хорошо капитану, который не видел, что происходило рядом. Не видел, конечно, но, однако ж, слышал и не мог не понимать, что творится. Да и эта Серафимка!.. Как ни в чем не бывало, едят вместе с немцем и не подумают даже, что он — фашист, враг, которые тысячами убивают наших людей, разрушают города и села, прут на Москву. Нет уж, Демидович на его удочку не клюнет — ни за харчи, ни за лекарства. Вчера тот снова дал ему стрептоцид и даже воды в кружке, но Демидович не дурак, он только сделал вид, что проглотил таблетку, а сам украдкой сунул ее в карман. Уж эти таблетки ему не навредят. Может, и не помогут, но тут уж он будет непреклонен. Не нужна ему фашистская помощь.
— Ну, я уже стал наедаться, — удовлетворенно сказал Хлебников, глотая очередную ложку. — Чтоб тем осталось.
— А хватит, хватит всем, — сказала Серафимка. — Я достаточно наварила. Вы ешьте, ешьте, — закивала она ефрейтору, который немного задержал свою ложку, предупредительно поглядывая то на нее, то на капитана.
— Это кто, райкомовец? — насторожился Хлебников, почувствовав соседа возле чугунка.
— Не, райкомовец лежит. Идите вот, ешьте, — сказала Серафимка, взглянув на Демидовича в углу.
— А, значит, ефрейтор! — догадался капитан. — Ну, как русская затирка?
— О, гут! — пробормотал Хольц.
— Это… Если бы еще зажарить… Или забелить. А то что же — постница! — сожалела Серафимка.
— Ничего! И так сойдет!
Хлебников удовлетворенно откинулся к земляной стене блиндажа, в самом деле подкрепившись или, может, делая вид, что сыт. Возле чугунка продолжал неумело хлебать ефрейтор. Демидович же неподвижно лежал на спине, прикрывшись плащом, и Серафимка сказала:
— Дак чего вы не едите? Ложка ж есть.
— Я после, — буркнул Демидович.
— Как ваша простуда? Лучше хоть немного?
— Навряд ли лучше.
— От забыла… Тулуп же вам надо принести.
— Было бы хорошо — тулуп.
— А табачку не того? Не расстаралась? — тихим голосом уважительно спросил Хлебников.
— Ой, дак нема ж! Ходила по огородам — нет нигде и самосейки, — спохватилась Серафимка.
— Да-а? Ну что ж, потерпим. Правда, ефрейтор?
— Я, я, — с готовностью откликнулся Хольц.
Он, похоже, также нахлебался затирки и взялся вытирать обрывком бинта свою белую ложку. Тогда к чугунку изнеможенно придвинулся Демидович. Затирка для него была не в диковинку, он хорошо изведал ее вкус в своей голодноватой жизни. Но болезнь, похоже, вытравила в нем ощущение голода, и теперь больше трех ложек он съесть не смог. Уже несколько дней не лезла в горло никакая еда, не пошла теперь и затирка.
