Позже, в хорошо протопленной баньке, почти в полной темноте она мыла своего Миню. Точно большого ребенка, Тонька осторожно мылила гостя чудом сохранившимся, совсем крохотным кусочком мыла, поворачивая его то в одну, то в другую сторону. Вымыв и усадив Миню на скамейку у дверей, она разделась и принялась мыться сама.
Ее белое тело довольно ярко светилось в черноте бани. Лаская себя, Тонька то и дело поглядывала в сторону двери, все больше и больше возбуждаясь. Наконец, не в силах больше сдерживаться, она подошла к гостю и, взяв его длинную руку, положила себе на грудь. Однако Миня тотчас ее отдернул, точно почуяв опасность. Тонька опять поймала его руку и, держа ее в своей, снова положила на грудь, затем, встав на колени, другой рукой стала искать то, что седьмой день занимало все ее мысли, то, что не давало ей ни минуты покоя. Наткнувшись, она не успела ни удивиться, ни испугаться раздувшейся до невероятных размеров находки. Миня замычал, захрипел, забрызгал слюной и, ловко скакнув, оказался у Тоньки за спиной. Дальше произошло то, что Тонька будет вспоминать до самого последнего дня своей жизни. Мычание гостя и стоны Тоньки слились в единый сладострастный вопль самца и самки.
Огромное Тонькино тело ритмично покачивалось и, похотливо извиваясь, угождало малейшему желанию гостя, который, раздув ноздри и оскалив рот, дергался в конвульсиях, громко мыча и покусывая плечи повергнутой им самки. Наконец, дернувшись последний раз, Минька запрокинул голову, на мгновение замер, потом выдавил из себя могучее «м-мы!» и, мягко ломаясь в суставах, опал на широченную Тонькину спину, точно увядший лист, и затих, будто умер.
Через минуту крайне осторожно, как нечто драгоценное, Тонька отнесла крепко спавшего Миньку в избу и уложила на кровать. Долго с восхищением и нежностью, сжигая последний керосин, Тонька смотрела на своего мужчину. Она ласково гладила Минькино тело, подолгу задерживаясь то на одном, то на другом месте. Она… любовалась им. Теперь Тоньке все в нем нравилось: и раздвоенный лоб, и длинные руки с крючковатыми пальцами, и отрастающие по всему телу волосы, и даже беспомощная культя, но особенно та часть тела, которая только что принесла ей волшебное наслаждение — невероятное, неземное! Наслаждение, которого Тонька так долго ждала, которое несравнимо с ее «ручной забавой»! Которое не могло и присниться! Которое наконец-то сделало ее бабой! Настоящей, полноценной!
Склонив голову набок, Тонька продолжала сидеть подле своего мужчины. Время от времени морщила лицо, и из глаз катились слезы, а то вдруг начинала счастливо улыбаться от уха до уха. Одной рукой она продолжала гладить худое и несуразное тело, ставшее вдруг близким и ненаглядным, другой снимала со щек слезины.
