— И нас никто не догонит?
— Никто!
— И даже бабушка?!
— Ну, нет, бабушка, она кого угодно догонит. Она даже эроплан может догнать.
— Ну да?! — Егорка смотрел на деда с сомнением. — А, а на чем она догонит? — Егорка продолжал с недоумением смотреть на деда снизу вверх.
— Как «на чем»?! А ты видел в углу у крылечка метлу?
— Да это только в сказках, — разочарованно махал рукой внук и отворачивался.
— Не скажи, брат, не скажи. Ты-то вот спишь по ночам, а она летат. Сядет на свою метлу и айда в лес, только пятки сверкают.
— А почему в лес-то, зачем ей в лес да еще ночью… и босиком?! — У Егорки вновь глаза вспыхивали любопытством, и он поворачивался к деду.
— За травами за волшебными, за травами, Егорка. А босиком, потому что на метле иначе нельзя, люба обувка слетат. — Дед был серьезным и даже задумчивым. — И все это, — добавлял он, подходя к воротам, — между нами, Егорка. Смотри, не выдай. — Последние слова он проговорил заговорщицким шепотом, с опаской оглядываясь назад.
— Вот это да!!! — Егорка и верил деду, и не верил. Дед частенько рассказывал всякие небылицы, но чтобы про бабушку такое…
— А что она делает из этих трав волшебных? — тоже шепотом спрашивал он.
— Тс-с, — дед прижимал корявый палец к своим усам, — этого никто не знат. Я за ей полвека слежу, но так и не разгадал этой тайны.
— Ну а теперь все, отворяй ворота, Егорка, — говорил дед торжественно, готовясь к выходу на улицу.
Выход за ворота всегда был большим событием. Это во дворе ты мог ходить в чем попало и как попало, говорить, кричать, петь, но, выходя на улицу, ты попадал в другой мир — на всеобщее обозрение. Здесь ты официально заявлял о себе. Тебя приветствовали, оценивали вид, настроение, здоровье. В свою очередь, оценивал и ты. Именно на улице создавалось о человеке мнение, здесь он обсуждался и осуждался. Улица знала все. Она тоже была домом.
Раньше, до Октябрьской революции, она называлась Церковной, поскольку на ней стоял храм Петра и Павла, удивительный по своей красоте и неповторимости, в стиле так называемого «уральского барокко». Точнее, улица огибала храм и была ориентирована строго с запада на восток. Если в плане она была прямой и ровной, за исключением плавного зигзага вокруг церкви, то со стороны покосов, которые вольготно раскинулись в междуречье, выглядела довольно горбатой. Две мощные скалы вздыбили ее, приподняли, поделив на три неравные части. На более высоком скальном массиве взметнулся храм. А домов через двадцать на восходную сторону улица взбегала на открытую выпуклую скалу, которая одной стороной отвесно уходила в реку, а другой широко раскидывалась, плавно переходя в огороды и улицы. Перед самым обрывом на взгорке стояла часовенка в том же барочном стиле, что и храм.
