Этому она обучилась еще в девках, когда работала у купца Пелевина, у тогдашней его стряпухи Авдотьи Лукьяновны Зыряновой, толстенной добродушной старухи, которая еще и подвораживала на Рождество и Крещение. Вот она-то и научила молоденькую Лизу заговаривать не только бражку, но и простую воду. Передала по наследству силу наговора.
Нынешняя бражка была «наговоренная» на здоровье. Об этом то ли знал, то ли догадывался Яков Лазаревич, от нескольких глотков дед молодел буквально на глазах. Спина распрямлялась, глаза щурились и влажнели от доброты и любвеобилия, лицо светилось, а тело пружинило. Если рядом были женщины — Яков Лазаревич ходил петухом, распускал руки, вкрадчиво щекотал да пощипывал их за нужные места, отчего те повизгивали и вроде как тоже молодели. Словом, от бражки в нем просыпался бес, который шалил, пока она действовала. А как ее сила проходила, дед снова превращался в обычного старика.
Зная о крайнем нетерпении мужа к «молодящему» напитку, что только не придумывала Елизавета Александровна, чтобы сберечь живительную влагу до ее полного созревания. Все оказывалось напрасным. Дед тонко чувствовал первую свежесть браги и, как бы бабка ни ухищрялась, все равно прилаживался и снимал первачок. Та спохватывалась, когда в бочонке оставалась в лучшем случае половина, а то вообще одна гуща.
Вот и сейчас откуда она могла знать, что дед придумает эдакое — раздобудет тонкую резиновую трубку и по утрам, когда она занята посадками в огороде, станет втихаря отцеживать из бочонка.
