Вот туда и шел Борис, неся на плечах пайву, ружье, а в голове тяжелые и далеко не радостные думы.
На ручье Шептун, перед самым осинником, думал заночевать в бахтеяровской же избушке, а с самым рассветом выйти на Долгую гриву.
Утром Степка проснулся от довольного мычания родителя. Вышел из схрона — бывшей медвежьей берлоги, приспособленной под временное жилье, и ослеп — все было белым-бело. За ночь снегу навалило по щиколотку.
Голодные, но уверенные в удачной охоте, они отправились в тот молоденький осинник, что Фролка присмотрел накануне. Нужно было обойти всю эту длинную невысокую сопку, определить, пришли ли звери в осинник, откуда пришли и как будут отступать, если их спугнуть, и лишь затем правильно устроить засаду.
Однако на этот раз удача покинула их. Первая и главная промашка Фролки была в том, что он не слышал выстрела. А может, и слышал, но не придал значения одинокому, далекому ружейному выстрелу, который прозвучал в противоположном конце гривы. Степка если и слышал, то, скорее всего, принял его за какой-то природный звук, поскольку никогда еще не слышал ружейной пальбы.
А Борису повезло. Ранним утром не успел он войти в бывший горельник, как услышал хруст ветвей и гулкие удары рогов о стволы молодых деревьев. Было очевидно, что зверей не менее двух, что они в самом разгаре кормежки и обживания нового «хлебного» места.
Прикинув направление ветра и расстояние до зверей, Борис стал торопливо заходить под ветер, делая приличную петлю. Дойдя до невысокого скального выступа в два человеческих роста, он осторожно поднялся на него и залег, удобно расположившись для наблюдения. А вскоре и увидел зверей.
Их было двое. Высоченный стройный самец, точно лесной царь с красивой ветвистой короной на голове, и длинноногая самочка-двухлетка. Лось смело торил дорогу, с шумом раздвигая грудью густые кусты, ломал рогами ветви, пробираясь к особо вкусным побегам. Самочка же, то и дело оглядываясь, изящно переставляла свои красивые ножки, вышагивала следом. Она точно боялась наследить на свежем снегу больше, чем это необходимо. Эта была красивая пара. Борис будто забыл на время, зачем он здесь, откровенно любовался зверями.
Горбоносый лось с небрежностью набрасывал на очередной побег свою толстенную верхнюю губу, пренебрежительно дергал мордой, отрывая веточку от ствола, затем с удивительной аристократичностью жевал, высокомерно поглядывая на подругу. Самочке доставались более низкие побеги. Она ела гораздо изящнее и аппетитнее. Ее осторожные ушки были все время в движении. Они крутились, реагируя на любой звук, шорох, хлопанье крыльев. Лоси не приближались и не удалялись от охотника, они точно по неизменному радиусу обходили скалу, на которой тот затаился.
