Фролка учил сына осторожно и умело. Он на собственном примере показывал, как залезать на деревья, терпеть, если упал, пробираться через густые кусты, ловить зазевавшихся ящерок, полевок, бурундуков, как снимать с них шкурки и есть сырыми. Первое время Степка возвращался с «учебы» в ссадинах и царапинах, зареванным и голодным. Он кидался к матери, зарывался в ее мягкое тело и жалобно скулил от обиды и усталости. Тонька с укором и… пониманием смотрела на родителя, гладила по головке сына и усаживала обоих за стол.
Степке не было и пяти, а он уже ловко взбирался на тонкоствольные березки и, цепко ухватившись за вершинку, смело кидался в сторону, заставляя деревцо сгибаться аж до самой земли. Родитель научил его осторожно подкрадываться, не боясь, хватать жертву руками и умело ее убивать. Разводить огонь, имея в кармане лишь клок ваты. Правильно пользоваться ножом, топором, пальмой — длинным ножом, привязанным к шесту, ладить и настораживать ловушки, петли, капканы…
В восемь лет Степка умело гонял, выводил на родителя зайцев, ничейных оленей, лосей, дичь. Он целыми днями без устали носился по тайге, переплывал речки, быстро и неслышно продирался через заросли. Он мог уже многое.
Тонька не могла налюбоваться на своего сына. Мальчик был рослым, гибким, энергичным. Он с легкостью залезал на любое дерево, сколь бы высоко оно ни было, и с такой же легкостью помогал матери по хозяйству, когда был свободен от охоты.
«Э-эх, — об одном, пожалуй, сожалела Тонька, — ему бы мастерствам разным поучиться. Вон как хозяйство запущено, и Минька в этом деле не мужик!» — который раз она обегала взглядом полусгнившие, развалившиеся избы деревеньки, различные постройки, пристрои, завалившиеся заборы, изгрызенные временем печные трубы, осыпавшиеся колодцы…
Изба Елкиных была, пожалуй, самой крепкой из всех. Это заслуга Тонькиного отца — Федора Степановича, на все руки умелого. Но за любой вещью, а не то что постройкой нужны глаз да руки, постоянный и тщательный уход. Вовремя ремонт дать, поправить да подправить, да еще наперед заглянуть. Вот и получается, как ни крути, — нужен мастер.
«Сколь уж лет-то получается, как изба без присмотру-то стоит?!» — Тонька надолго задумывалась, вспоминая, когда отец последний раз что-то ладил с крышей и печью… Как ни считала, выходило чуть не двадцать, а может, и поболее лет. Ладно, дым от печи, но крыша совсем прохудилась. И это мучило Тоньку невыносимо.
Еще одно обстоятельство тревожило ее вместе со стремительным ростом и взрослением ненаглядного сына. Степка все меньше и реже говорил. Если маленьким он трещал без умолку, повторяя за матерью все, что та говорила, охотно слушал и пересказывал сказки, то, став взрослее, пропадая вместе с отцом в лесу целыми днями, а то и неделями, возвращался угрюмым и молчаливым. Говорил мало, редко и неохотно. А когда Тонька услышала, как они с отцом между собой «разговаривают», пришла в ужас! Время от времени Степка мычал, как и родитель, лишь иногда вставляя слова или красноречивые жесты. Тонька догадывалась, что там у них на охоте крайне необходимы понимание друг друга, взаимовыручка и поддержка, тогда волей-неволей надо говорить на каком-то одном, понятном обоим языке. А если Минька только и умеет, что мычать да руками «помогать», то Степка и приспособился. Приспособился и привык.
