В самой глубине души, когда Степка еще только родился, Тонька мечтала, чтоб ее сын, когда вырастет и станет совсем взрослым, забрал бы ее с собой жить в другие места, туда, где много людей, где веселее и интереснее, чем в этом медвежьем углу. И, тая в себе надежду, терпеливо ждала.
Незаметно Степка вытянулся и стал ростом чуть не с мать. У Тоньки приятно щемило в груди, когда она встречала сына с охоты. Теперь это был долговязый, худощавый, с широкой грудью и хорошо развитой мускулатурой юноша. Немного длинноватые руки, чрезмерная растительность на плечах и спине, низкий лоб с глубоко посаженными глазами и слегка великоватая челюсть делали его немного похожим на родителя. Хотя цветом глаз, статью и ростом выходил в мать, ее родню, в Елкиных.
Очередная весна, а точнее, первый же дождь, от которого вымокла половина избы, привел Тоньку в полное отчаяние. Проводив мужчин в лес, она все ж решила хоть как-то починить крышу. Сначала нужно было ее рассмотреть, исследовать, что да как, определить, где и какие доски заменить.
Полусгнившая лестница опасно трещала под Тонькиным весом, норовя в любое мгновение окончательно развалиться. Но нет, выдержала. Тонька поднялась и с последней, самой верхней ступеньки ступила прямо на черные, сморщенные от времени, дождей и солнца драные доски. Едва она ступила, вернее, коснулась их, как они бесшумно то ли расступились, то ли ушли вниз. Тихо охнув, могучая Тонька с нарастающим ужасом пошла вслед за ними. Было странным, что ничего под ней не трещало, не ломалось, все, к чему она прикасалась, тут же куда-то девалось. Пройдя сквозь крышу, она прошла и сквозь потолок, но пол, на который Тонька со всего маху упала спиной, выдержал. И только в момент удара что-то упруго хрустнуло, но хрустнуло внутри нее. Хруст, боль и чернота наступили разом.
Когда Тонька очнулась, то не сразу поняла, почему лежит на полу, а окошко по-вечернему оранжевое. Стыдясь, что пролежала целый день, Тонька попыталась встать, но… тела не было, она совершенно не чувствовала его.
Фролка со Степкой вернулись из леса почти ночью. Изба была темной, холодной. Когда раздули огонь в печке и зажгли лучину, тогда и увидели лежащую на полу Тоньку с открытыми глазами. Их поразила ее поза, молчание, мусор, которым она была завалена, огромная дыра в потолке, через которую угадывалось звездное небо.
Если Степка принялся торопливо очищать мать от трухлявых досок, палок, земли, то Фролка так и застыл на месте без единого движения и звука. Он долго глядел на Тоньку, потом сломался и медленно опустился на колени. Фролка продолжал пристально смотреть в глаза своей женщины, мучительно вороша память. Он был уверен, что с ним когда-то уже было подобное. Когда-то он уже видел вот такие или даже эти глаза с застывшим страхом и обреченностью, глаза, в которых отражением далеких звезд светилась близкая смерть. Наконец Фролку тряхнуло так, что на затылке шевельнулись волосы, а по спине пробежал колкий озноб, — росомаха! Такие глаза были у нее, его первого учителя, благодаря которому он до сих пор живой.
