Прошло несколько дней, и Герцог остановил меня:
— К посреднику прибегли, молодой человек? Не хватило духа обратиться непосредственно ко мне? Хорошо, я познакомлю вас с Тогарэ. Характером он не очень общителен, но, надеюсь, сделает для меня исключение. Сегодня же после конца программы и зайдем!
Вот что произошло дальше.
Поднявшись на второй этаж, мы постучали в гардеробную Тогарэ. Точнее, постучал Герцог, а я стоял позади, взволнованно затаив дыхание.
Дверь отворилась, и на пороге показался человек лет тридцати, рыжеватый, брови и ресницы белесые, нос широкий и даже несколько приплюснутый. Запахнув халат на груди, человек вопросительно посмотрел на Герцога. Затем, отступив, сделал рукой приглашающий жест.
Мне еще ни разу не приходилось видеть этого человека, и я решил, что, по-видимому, нас встретил один из помощников: нарочно дежурит у дверей, охраняя укротителя от назойливых посетителей.
Мы вошли в гардеробную, но Тогарэ в ней не было. Укротитель отсутствовал. Но тут... Даже сейчас, по прошествии многих лет, я отчетливо помню свое потрясение.
Человек, которого я принял за помощника Тогарэ, продолжая беседовать с Герцогом, вернулся к зеркалу, скинул халат и, взявшись за тампон, начал снимать с обнаженного тела и смуглый тон, и рельефно подрисованные мускулы. На столе перед ним лежал черноволосый парик, перехваченный пестрой лентой, тут же серьги, браслеты. И еще. Я сразу узнал этот нос, слепленный из гуммоза, — тонкий, изящный, с легкой горбинкой.
На обратном пути (я даже не запомнил, каким был разговор, как попрощались мы с Тогарэ) Герцог смерил меня испытующим взглядом.
— Никак, разочарованы?
Я лишь руками развел.
— Не стыдно ли, молодой человек? — рассердился Герцог. — Ну да, понимаю: ожидали встретить восточного красавца, а вместо этого... Стыдитесь! Пора бы вам понимать, в чем истинная красота, — прежде всего в мастерстве. Это ли не наивысшее мастерство — ежевечерне перевоплощаться в удивительнейший образ!
Я склонил виновато голову. Я получил урок. Еще один урок.
Вот о чем вспоминается мне, когда, приходя в музей цирка, я вижу чучело львенка. Многое вспоминается мне, и не только туманное утро в Торговом порту...
На лето чучело посыпают нафталином, тщательно упаковывают. Осенью, с началом сезона, возвращают под колпак. И львенок, давным-давно завершивший однодневную жизнь во время шторма на Балтике, снова, готовясь к прыжку, пружинит светло-кофейное тельце.
