– Милости просим! – дружно откликнулись мы с Севкой.
Такой голос никаких злых вестей принести попросту не мог, а хозяйка его непременно должна оказаться лицом пригожа. Или я девок никогда не видывал и не слыхивал.
Но в дверь лёгким ветерком впорхнула такая краса ненаглядная, какой мне и впрямь встречать ещё не приходилось. Только красота её была особая – хрупкая, нездешняя. Какая-то… невозможная, что ли. Эх, да разве словами такое опишешь?! Был бы рисовальщиком, изобразил бы лик её светлый. А так – только напрасно бересту изводить! Однако же, как-то сказать о ней надобно, иначе и разговор заводить не стоило.
Росту девушка была невысокого, сложения соразмерного. Одета в синий сарафан льняной с серебряными блёстками. Вроде и скрывал он всё, как приличествует. Только вся стать девичья под ним легко угадывалась.
Длинные, почти до пояса, волосы её, черноты и густоты необычайной, не были заплетены в косу, а лишь повязаны голубой шёлковой лентой. А лицо, и без того белизны редкой, от такого соседства казалось и вовсе, будто снегом присыпанным. Но оставалось при этом живым и тёплым. Губы красавицы тоже были непривычного цвета – не малины, не вишни, а скорей уж сливы. Причём цвет был их собственный, а не разными женскими ухищрениями созданный. (Я в этом кое-что понимаю и определить могу безошибочно).
Но это всё мелочи! Главными в облике незнакомки были глаза. Большие, синие, бездонные. Порой задумчивые, а через мгновение беззаботно-игривые. То загадочные, как будто хозяйке их была известна великая вселенская тайна, и она хотела, да всё не решалась о ней рассказать, а то по-детски беззащитные и доверчивые.
Нет, пожалуй, соврал я вам. Не смог бы я, даже если б умел, нарисовать незнакомку. Потому что так и не понял, какая же она на самом деле. Да и не пытался понять, а просто смотрел на неё во все глаза, не решаясь даже вздохнуть или произнести хоть слово.
А девушка тем временем учтиво обратилась к стоявшему ближе к ней Севке:
– Скажи, добрый молодец, не здесь ли живут мастера, негодные чародейные вещи исправляющие?
Дружок мой, похоже, был поражён красотой посетительницы ничуть не меньше, чем я. Он покраснел так, как только рыжие одни краснеть и способны. Ярко, густо. Дотронься до него – обожжёшься. И ответил он девушке, запинаясь и мямля, словно к языку его тяжёлая гиря была привязана:
– Д-д-да… Здесь… Эт-т-то я… То есть, м-м-мы… Вот.
Но и такой ответ гостью, видать, устроил. Она облегчённо вздохнула, улыбнулась и произнесла:
