— Эй, Македонский, кого ведешь?
— Фашиста; под Бахчисараем взял, не то офицер, не то начальник какой-то, черт его поймет, — подойдя, весело улыбнулся Македонский, но, увидев Кобрина, забыл про пленного и бросился обниматься.
— Неужели оттуда? Из самого Севастополя? Ну, как там? Рассказывай!
Пришлось Кобрину снова начать свой рассказ о Севастополе.
— Остальное тебе доскажут, — протянул руку Кобрин.
— Подожди, что там в городе делается? — не отпускал его Македонский. — Фашисты напуганы, нервничают. Только дай очередь по машине, они драпака!
— Это севастопольцы их по морскому способу обработали, — засмеялся Кобрин, вырываясь, однако ж, из цепких рук Македонского. — Вы извините, товарищи, я к Северскому спешу.
Мы с Македонским, улыбаясь, молча смотрим Кобрину вслед. Как будто дышим героическим воздухом Севастополя.
Давненько я не видел Македонского. Он мало изменился. Коренастый, смуглый, подвижный. Наверно, так же не терпит всевозможных «бумажек». Шапка сдвинута набок, на груди автомат. Большая пухлая рука привычно держит цевье оружия. Быстро привык к партизанской жизни Македонский!
— Михаил Андреевич, рассказывай, как дела, куда ты направился со своим фрицем?
— К вам. Интересный тип, вот, полюбуйтесь: молчалив и зол страшно. Думаю: прихвачу, пусть в штабе повозятся с ним, — весело говорил, поднимаясь за мной по тропе, Македонский.
Мы сразу же принялись допрашивать фашиста. Он отвечал неохотно, с откровенной злобой глядя на нас.
— Севастополь капут? — спрашиваю я.
— Никс… Севастополь бастион… драй таузен артиллери…
Допрашивали мы коллективно, собрав весь небольшой, имевшийся у нас запас немецких слов. Гельмут Верке, унтер, командовал взводом маршевого батальона, переброшенного на самолетах в Симферополь для пополнения обескровленной 32-й немецкой дивизии. Держался унтер весьма нахально, о партизанах говорил с ненавистью. Неудачи гитлеровцев под Севастополем объяснял исключительно оборонными сооружениями города. С гордостью сообщил, что сам Гитлер скоро пришлет сюда особые пушки, которые вдребезги разнесут севастопольские укрепления.
После допроса пленному предложили поесть, но он решительно отвел рукой котелок:
— Русиш партизан швайн…
— Семенов! — позвал я. — Отведи этого нахала в землянку.
Унтера увели. Македонский и его партизаны грелись в нашей штабной землянке. Мы рассказывали им все, что узнали сегодня о Севастополе.
— Теперь понятно, почему гитлеровцы так трусят, — сказал Македонский. — Я с двумя группами партизан был недавно на дороге, пробрался под Бахчисарай. Охрана у врага жидковата. Наша Дуся проникла в одно село, люди хорошо ее встретили, рассказали, что всех гитлеровцев, даже обозников, гонят на фронт. Мы потом подобрались к самой магистрали. Ох, сколько раненых везли гитлеровцы с севастопольского участка… Мои партизаны бросились было к ним. "Шабаш, говорю, это не дело, мы не звери… Песня их спета, да и толку никакого". А вот ночью пошла машина за машиной на фронт. Мы оседлали дорогу от Бахчисарая до самого Дуванкоя. Довольно-таки удачно, машин пять разбили. Захватили пленных, вот одного из них вам прихватили, но пришел, конечно, не за этим. Прошу разрешения переменить место стоянки отряда.
