— Жаркий денек, предпочитаю носить тень с собой.
— Что? Ты слабоумный? Ночь, — хоть глаз выколи, луны нет. Я ищу летящую комету, ее имя — Белла, у нее хвост длиной две сотни лье.[11] Не видал?
Второй пропустил вопрос мимо ушей.
— Ночь? Ничего подобного, светло как днем.
— Послушай, дуралей. Взгляни на башенные часы. — Он показал пальцем.
— Часы. Какой от них прок? Показывают одно время по два раза. Никогда не поймешь, то ли полдень, то ли полночь. Часы, вот еще! На небо смотри. Слушай бой колоколов.
— Ты точно безумец. — Он поднял фонарь. — Я тебя где-то видел.
— И я тебя.
— Ты не был в Кремоне?
— Мы сейчас в Кремоне!
— Нет уж. Это Мантуя.
— Будешь мне перечить, изобью так, что окажешься на волосок от смерти.
— На целый волосок? Почему не на полволоска?
Арлекин с зонтиком достал из-за пояса палку-хлопушку
и ударил второго по плечу. Две половины хлопушки с треском сомкнулись.
Они тузили друг друга, удары сыпались на головы и плечи. Хлоп! Хлоп! Сходились и расходились, каждый глупо ждал, пока ударит другой, чтобы стукнуть его снова.
— Ты еще не умер?
— Тупица! Как это я умер? Я еще стою не хуже тебя.
— Ну ладно, мы не можем драться вечно. Еще на ужин опоздаю.
С этими словами он махнул палкой снизу вверх, врезав другому между ног. Толпа застонала в один голос с пострадавшим актером.
Арлекин с зонтиком упал на колени. Глядя на свою ширинку, он выдохнул сквозь стиснутые зубы:
— Да, дьявол, на этот раз ты меня подловил.
Он упал, дернул ногами и замер, по-прежнему держа над головой зонтик.
— Ха! Вот уж точно, ему осталось жизни на полволоска. А это что?
Арлекин наклонился и вытащил что-то из-за пояса второго.
— Письмо? — Он уставился на свиток. — Жаль, я читать не умею. Но все равно может пригодиться.
Арлекин сложил письмо, засунув его за пояс. Зонт наклонился. Покидая сцену, победитель его поправил.
На подмостках появился Панталоне, старик, дерущий смычком струны скрипки. «Мертвый» Арлекин укатился за сцену. Скрипка скрипела и визжала, заставляя зрителей заткнуть уши.
— Ой, ой, прекрати! — крикнул первый Арлекин, снова выбегая на сцену. — Я не в силах вынести ужасного скрежета, что ты извлекаешь из бедного инструмента. Коты в марте и то орут пристойней. Последний крик недорезанной свиньи куда благозвучней. Слыхал я, как лошади пускают газы гораздо мелодичней.
— Довольно, довольно. Я все понял. — Старик пожал плечами. — Она любит музыку. Что я могу поделать?
— Ай-ай-ай! Не такую.
Панталоне заметил письмо за поясом собеседника. Высокий, сгорбленный старик носил кожаную маску с длинным крючковатым носом. Он был костляв, разряжен в черные и красные шелка, с редкой бородой и плаксивым голосом.
