— О, каждый вечер я ложусь спать со словами: Господи, избавь меня от всех этих хрустящих плиток, молочно-шоколадных поцелуйчиков и «Херши». И каждое утро я пулей вылетаю из постели, бегу в магазин и покупаю сразу восемь батончиков «Нестле»! К обеду у меня уже диабетический шок.
— Ну, думаю, это скорее относится к медицине, а не к исповеди.
— Мой доктор даже орет на меня, святой отец.
— А то как же.
— Но я не слушаю, святой отец.
— А не мешало бы.
— Мать мне не в помощь, она сама толстая, как свинья, и помешана на сладостях.
— Надеюсь, ты не из тех, кто в таком возрасте живет с родителями?
— А куда деваться, святой отец, слоняюсь без дела.
— Боже, надо принять закон, чтобы запретить мальчикам болтаться в округлой тени своих матушек. А как отец твой терпит вас двоих?
— Кое-как.
— А он сколько весит?
— Он называет себя Ирвинг Толстый. Так он шутит из-за своего размера и веса, но это не настоящее его имя.
— И когда вы идете по дороге, то занимаете собой весь тротуар?
— Даже велосипед не проедет, святой отец.
— А вот Христос в пустыне, — пробормотал священник, — сорок дней голодал.
— Ужасная диета, святой отец.
— Если бы у меня на примете была подходящая пустыня, я бы выпер тебя туда пинком под зад.
— Дайте мне пинок под зад, святой отец. От папы с мамой помощи никакой, доктор и мои худосочные приятели хохочут надо мной, обжорство меня разорит или я сойду с ума. Вот уж никогда не думал, что приду с этим к вам. Простите, святой отец, непросто мне было сюда добраться. Если бы мои друзья, моя мама, мой папа, мой чокнутый доктор узнали, что я сейчас тут, с вами… о черт!
Послышался испуганный топот ног, шум несущегося на всех парах грузного тела.
— Постой!
Но толстяк уже вывалился из соседней исповедальни.
Топоча как слон, молодой человек убежал.
Остался лишь запах шоколада, который говорил обо всем без всяких слов.
Снова сгустился дневной зной, от которого старому священнику стало душно и тоскливо.
Ему пришлось выбраться из исповедальни, потому что он знал: если останется, то начнет потихоньку ругаться и придется бежать в какой-нибудь другой приход, чтобы получить отпущение уже своих грехов.
«О боже, я страдаю грехом раздражительности, — подумал он. — Сколько раз за это надо прочесть „Богородицу“?
Ну-ка прикинь, а сколько их надо прочесть за сотню тонн (плюс-минус тонна) шоколада?
Вернись!» — прокричал он мысленно, стоя в пустом приделе церкви.
«Нет, не вернется никогда, — подумал он. — Я перестарался».
