— Если дела так пойдут и дальше, — продолжал дядя, — мне придется искать новое помещение для конторы. Тесновато, мальчик, для такого количества служащих, негде повернуться. Надеюсь, что, когда ты кончишь гимназию, ты поможешь мне. Деловому человеку нужен размах, и никогда не надо бояться риска. Вот ты тоже рискнул и дал отпор этому мерзавцу. А теперь мерзавца исключили, и пусть он едет в Маньчжурию к своему белогвардейцу-отцу.
Сейчас, спустя пятьдесят лет, я рассматриваю фотографическую карточку, где словно остановилось время.
Стоит дядя в аккуратно выутюженном костюме. с галстуком-бантиком, в дымчатом пенсне на носу и в шляпе-панаме.
На его молодом лице застыло выражение значительности, будто он только что собирался пойти в свою контору.
Конторы на фотографии нет. Она существует только в моей памяти: дом из красного кирпича, лестница, темная площадка, на которой останавливался и пережидал мой слепой дядя, прежде чем вернуться домой.
Тут, на лестничной площадке, среди мусора, проходила невидимая граница между жестокой обыденностью и мечтой. Мечта, казалось, была куда действительнее самой действительности, как необходимость, чтобы слепой мог иногда весело насвистывать или, остановившись возле витрины, спросить у меня не наклеили ли афишу с анонсом о приезде из Иркутска знаменитой певицы Чернооковой-Окской.
— Пока еще нет, — уведомлял я дядю, быстро пробежав глазами содержание афиши.
— А ты уверен в этом, мальчик? Посмотри-ка внимательнее.
— Посмотрел. Нету. Идемте.
Мы прогуливаемся с дядей в саду. Дядя — спрашивает меня:
— Ну, а как там у вас в классе? Не стало скучно без этого мерзавца?
— Нет. Только «немец» ставит тройки, ему теперь некого бояться.
Сад, как многие городские сады, похож на декорацию провинциального театра с нарочитой и слишком подчеркнутой обыденностью.
Дядя садится на скамейку, широко расставив ноги и чертя тростью на песке две буквы: «Ч» и «О». Я догадываюсь, что означают эти две буквы, написанные концом палки на песке.
— Черноокова-Окская? Да?
— Да. Я смотрю, ты догадливый мальчик и умеешь читать не только книги. Что ты знаешь о ней?
— О Чернооковой-Окской?
— Да.
— Я знаю… — говорю я, словно отвечая урок. — Я знаю… Она знаменитая певица. Проживает в Иркутске. Но время от времени разъезжает по разным городам и поет.
— Ничего ты не знаешь, — обрывает меня дядя. — Поет не она.
— А кто же, если не она?
Дядя молчит и к чему-то прислушивается, пока мое воображение пытается ответить на интригующий меня вопрос. Может, она стоит на сцене-мелькает в моем сознании-и только широко раскрывает свой красивый рот, а за занавесью стоит другая, нанятая ею женщина и поет за нее?
