Оливия немедленно обиделась.
— Это не правда, мы…
— Он слишком молод, — вмешался холодно Тернер. — И тебе не нужно смотреть за пределы этой комнаты, чтобы увидеть, почему жених не должен быть слишком молод.
Она не поняла сразу же. Тернер видел тот момент, когда она сделала это, видел понимание, а затем жалость.
Но он ненавидел жалость.
— Я сожалею, — выпалила Оливия; эти два слова гарантировали, что она стоит на краю. Но затем вновь проговорила:
— Я сожалею.
И убежала.
* * * * *
Миранда ждала в розовой комнате в течение нескольких минут, когда пришла горничная и сказала:
— Прошу прощения, мисс, но леди Оливия попросила меня сказать вам, что она не спустится вниз.
Миранда поставила статуэтку, которую она рассматривала и обратилась к горничной с удивлением.
— Ей нехорошо?
Горничная была сконфужена, и Миранда не хотела ставить ее в неловкое положение, когда она сама могла просто поискать Оливию. Поэтому она сказала:
— Не беда! Я спрошу ее сама.
Горничная сделала реверанс, и Миранда, повернулась к столу, который стоял рядом с ней, чтобы удостовериться, что она положила статуэтку в надлежащем положении: леди Ридланд нравилось, когда ее сувениры были поставлены именно так — и сделала шаг к двери.
И врезалась в большое мужское тело.
Тернер. Она знала это даже до того, как он заговорил. Это мог бы быть Уинстон, или это мог бы быть лакей, или это даже мог бы быть — небеса ей помоги — лорд Ридланд, но это не они. Это был Тернер. Она знала его аромат. Она знала звук его дыхания.
Она знала, как чувствовать воздух, когда была рядом с ним.
И это был тот случай, когда она знала, наверняка и навсегда, что это была любовь.
Это была любовь, и это была любовь женщины к мужчине. Маленькая девочка, которая представляла его белым рыцарем, ушла. Теперь она женщина. Она знала его недостатки и она видела его недостатки, и, тем не менее, она любила его.
Она любила его и она хотела излечить его, и она хотела…
Она не знала, чего она хотела. Она хотела все это. Она хотела все. Она…
— Миранда?
Его руки были все еще на ее руках. Она посмотрела на него, зная, что будет почти невыносимо устоять перед синим цветом его глаз. Она знала, что она не увидит там.
И она не увидела. Не было никакой любви, никакого открытия. Но он выглядел странно, по-другому.
И ей стало жарко.
— Извини, — проговорила она, запинаясь. — Я должна была быть более осторожной.
Но он не освобождал ее. Не сразу же. Он смотрел на нее, на ее рот, и Миранда подумала в одну прекрасную, счастливую секунду, что, возможно, он хотел поцеловать ее. Ее дыхание участилось, а ее губы раскрылись, и…
