– Все в огонь пошло – и книги и одежда его. Жаль было жечь такой добрый костюм, но иначе нельзя было, – рассказывал Мёрк.
– И книги – все до одной? – переспросил подавленный Оке.
– Все сжег, да их и не жалко – все больше мирские истории были да всякие выдумки.
Разочарование Оке было так ясно написано на его лице, что Мёрк счел своим долгом утешить его:
– Ну-ну, не падай духом, парень! Разрешаю тебе порыться на чердаке. Может быть, там еще завалялась какая-нибудь книжка. Зараза, наверно, успела выветриться за все эти годы.
– Берегись только, чтобы он после не сказал, что ты ограбил его, – предупредила бабушка.
Маленькие оконца были затканы паутиной, и на чердаке царил полумрак. Над балками серыми призраками висели иссохшие сети. Лежали в куче отслужившие свой век инструменты и изъеденная молью одежда, словно выброшенный волной мусор на островке. Из ящика торчала трезубая острога, на псалмодиконе покоился деревянный безмен со свинцовой гирей. Оке ущипнул единственную уцелевшую струну инструмента. Послышался глухой звук, и из отверстия в деке поднялось густое облачко пыли.
Около дымохода стоял ларь с маленькими дверцами. Рядом поднимался к крыше гладко отполированный шест. Оке потянул его – у самых ног послышалось глухое скрипение. Этим шестом приводился в движение тяжелый жернов, который в свое время смолол немало ячменя и ржи.
Перед дверью в каморку Оке остановился в нерешительности. Потом открыл ее – первый за много-много лет. В лицо ему ударил холодный затхлый воздух. Книжная полка стояла на месте, но, увы, совершенно пустая. Она была покрашена в синий цвет, и, может быть, именно поэтому те, кто сжигал книги, не заметили один том с синим корешком, лежавший на самом верху. Оке стало даже жарко от волнения, когда он увидел книгу; однако, полистав ее некоторое время, он положил ее на место. Речи Заратустры были для него непроходимыми дебрями. В таких дебрях обычно кроется лишь увядшая трава да гнилые листья… Ницше[19] только раздражал Оке, зато за полкой он нашел книгу, которая заставила его ощутить глубокую печаль.
Томик назывался «Молодая луна» и содержал стихи, которые Оке никак не мог понять до конца, хотя отдельные строфы поражали его чистой, простой красотой. Слишком мало он знал о бамбуковых рощах, буйволах и древних мифах, чтобы оценить величайшего поэта Индии. Само имя стихотворца звучало для него, как волшебное заклинание: Рабиндранат Тагор.[20]
Не такие ли стихи мечтал напечатать и Динес Мерк? На бледных обоях одной из стен виднелись полоски – там, где стояла кровать Динеса. На этой кровати он прочел последнюю в своей жизни книгу и выкашлял остаток разрушенных легких…
