Оке решил продолжать поиски. С волнением открыл он два кованых сундука, но в них лежало только постельное белье и домотканые ковры. Яркие краски свидетельствовали о том, что ковры ни разу не побывали в употреблении. Мёрк предпочитал путаться ногами в грязном, дырявом тряпье.
Оке медленно побрел вниз по лестнице ни с чем. Однако едва голова его сравнялась с полом чердака, как он рванулся обратно. В самой глубине под продавленным диваном его глаза заметили что-то, напоминающее книги.
Сначала он вытащил картонный переплет, в котором было собрано множество брошюрок в ядовито-зеленых обложках. «Цена 35 эре. При одновременном приобретении всех пятидесяти брошюр покупатель получает в придачу изысканно красивый кофейный сервиз», – гласила надпись в нижней части. На первой странице обложки красовался рисунок, повторявшийся на всех пятидесяти брошюрках. Трое мужчин в украшенных перьями шляпах и со шпагами в руках смотрели на четвертого. Этот четвертый был распят на железной ограде. Тело его было во многих местах пробито насквозь, из многочисленных ран обильно струилась кровь.
Однако Оке так и не пришлось узнать, кто был этот несчастный. Крысы изгрызли приключения трех мушкетеров вдоль и поперек, мало что оставив от них. Зато лежавшие тут же рядом «Сага о Фритьофе»,[21] «Вокруг света в восемьдесят дней» и «Путешествия Гулливера» оказались, как ни странно, совершенно невредимыми.
– Ну вот, будешь теперь глаза портить и зря жечь дорогой керосин! – проворчала бабушка, когда он вернулся домой со своими сокровищами.
Оке взял с собой в постель карманный фонарик и читал полночи, накрывшись с головой одеялом. Раз открыв «Путешествия Гулливера», он уже не мог оторваться от них, пока не перевернул последнюю страницу.
* * *
Близнецы давно уже перестали быть непрестанно кричащими комочками, и Оке без устали возился с ними. У Анночки была такая же светлая челочка и такие же небесно-голубые глаза, как у ее круглощекой куклы. Она предпочитала играть тихонько в уголке. Зато Лассе был отчаянный озорник и выдумывал самые неожиданные проказы. Случалось, звон опрокинутой вазы возвещал о том, что он взобрался на буфет.
– Да, тесновато начинает становиться у нас в доме, – заключил дядя Стен однажды в воскресенье, понаблюдав за подвигами Лассе, которые кончились тем, что бабушка принялась сокрушаться над разбитым стеклянным блюдечком.
– Взял бы да расширил дом, чтобы у нас получилось две комнаты, – предложила бабушка.
