Эрик перекрывает музыку бурным гласом. Музыку, озеро, ночь — всё вокруг:
— Стойте! Стойте! Надо не так! Надо сбросить всё лишнее и взяться за руки. Нет больше самцов и самок, нет богатых и бедных, нет чёрных и белых, нет русских и латышей, нет людей и зверей, нет фашистов и коммунистов, нет бога и чёрта — есть лишь бьющиеся в унисон сердца, есть единое Сердце Вселенной!
«Лестница в небо». Плотина сменяется лестницей. Вряд ли кто- нибудь слышит его по-настоящему, однако Эрик сбрасывает рубашку, и брюки, и плавки тоже. Он больше ничего не таит, он открылся, про-рвал-ся и зовёт остальных, хватает Грушу, срывает купальник, верхнюю часть, низ она судорожно держит; тогда он обращается к Гоге: «Ну, Толстяк, ну, давай!» — и Гога тоже скидывает плавки, без комментариев; Женька сама обнажается: белая грудь, треугольник внизу — дальше… Дальше Толян. Этот не хочет. Говорит: «У меня стоячок. Я ж не вы…» Обыкновенный самец. Шумилов после раздумий решается; Савчук с Катькой в обнимку отходят, эти исполнят свой танец отдельно, под сенью деревьев, во тьме — их проблемы! Пятеро, взявшись за руки, обступили костёр и ведут хоровод, пятеро как один, лестницей в небо, пятеро в унисон. «Хождение в Калифорнию».
Васильков одиноко нудит: «Разорался придурок. От стакана конины крыша поехала. Вон фары мелькают, менты по лесу шастают. На пятнадцать суток засадят или сразу в психушку за фашистов и коммунистов. Нет уж, я — пас».
Кому нужен нудила… Они ведь все вместе, пятеро вместе, костёр трещит, Гога ступил на уголья, подпрыгнул, но терпит, все терпят, и Женька совсем молодец, и Свержицкая, Танька… Кончилась музыка. Оборвалась — не лезет большая катушка, только сто метров — бог с ней, с катушкой, Эрик зовёт теперь в воду, для очищения — и они голыми прыгают в воду, плывут, остывают. Эрик с ходу вырвался вперёд, и Гога уже беспокоится, советует остановиться, покуда не поздно, вернуться. Ни фига! Эрик плывёт и плывёт, Гога совсем охладился, орёт что-то о тройке по физкультуре, у Энциклопедика трояк по физкультуре, кто-нибудь должен догнать, кто хорошо плавает, и остановить… Уже не догонят. Нет больше тройки по физкультуре! Вот чего Гога не может понять, музыка кончилась — и не может понять.
Высокие звёзды. Невозмутимые. Эрик плывёт на спине. Взгорок с костром еле виден, желтоватый мотылёк в ночи. Вода всё ещё холодная, ноги устали. Голова отыскала струхнувшую логику, логика шепчет: «Как раз так придурки и тонут. Поворачивай же немедленно. Поворачивай!» Но плывёт человек. Потому что знает другое. Помнит. И очищается. Обретает свободу.
